Двадцатый год. Книга первая. Виктор Костевич

Что у нас сегодня главное, сестра? Кроме Франца-Фердинанда и княгини Гогенберг?

      – Бася Котвицкая, полагаю.

      – Вот именно. Вас видели в Лазенках. Вместе. Польская общественность столичного города Варшавы требует отчета.

      Ерошенко, отпив немного пильзнера, с готовностью кивнул. Отчет так отчет.

      – Видишь ли, Анджей, – начал он приближаться к теме, – славянские идеи мне не близки. Не по причине симпатий или антипатий, но в силу их исторической и политической необоснованности. Я уже три года в Королевстве, этого более чем достаточно, чтобы оценить химеричность панславистских бредней. Да что Польша? Сколько русской крови было пролито за Болгарию. И чем Болгария стала? Немецкой полуколонией?

      Ася, выпустив соломинку из красиво подведенных губ, попыталась развернуть беседу в нужном направлении.

      – Костя, славян мы уже обсудили. Польская общественность требует вернуться к Басе.

      – Вернуться? Разумеется. Возвращаясь к нашему разговору… Тебе не кажется, что фабулы Сенкевича довольно однообразны? Постоянно выступает мотив похищенной невесты. Богун захватывает Елену, Богуслав похищает Оленьку.

      – Кто бы похитил меня.

      – Не перебивай. Ротгер похищает Данусю, Азья губит Крысю и…

      Внезапно Ерошенко смолк и приложился к пильзнеру. Тщетно, ибо Ася с воодушевлением продолжила:

      – И пытается – похитить – Басю. Итак, вернемся к главной теме. Общественность…

      Высоцкий отмахнулся.

      – Ничего не выйдет, Аська. Придется вызнавать у панны Котвицкой. Если это так важно.

      – Совершенно неважно, – заверил Ерошенко. Однако, помолчав, решился. – Вероятно, это глупо выглядит – ухаживать за дочкою профессора. Мне показалось, она трактует всё именно так и просто надо мной смеется. К тому же следует признать, она какая-то слишком серьезная. Ее больше волнуют Минье и Тьер. Мне, конечно, тоже интересна французская революция, но в Лазенках я бы избрал другую тему.

      На сей раз он, похоже, был искренен. Ася сочувственно вздохнула и пообещала:

      – Так быть, попытаюсь ее понять. Правда, Баська не из тех, кто говорит о личном. Как и вы, Константин Михайлович.

      Музыканты в парке, закончивши русские «Волны», заиграли «Осенний сон», британский. Высоцкий поставил бокал с габербушевским пильзнером на стол.

      – Костя, а о чем с ней беседовал ты? О Мавре Сервии или Аммиане Марцеллине?

      – За кого ты меня принимаешь? – почти обиделся Ерошенко. – Если хотите, я вспомню. Мы стояли с Басей у Оранжереи, потом сидели с Басей в Амфитеатре, потом мы с Басей… О сербских поселениях в Новороссии. Басе было очень интересно.

      * * *

      В ночь на тридцатое по григорианскому Маня долго не давала Барбаре уснуть.

      – Баська, он тебе нравится?

      – Марыся, прекрати. Что тебе за дело?

      – Как что? Ты моя сестра. Родная и любимая. Речь о твоей будущности. Вот уедешь в свой Житомир…

      – В чем-то нравится, в чем-то… Я его не понимаю. Он такой серьезный. Вот что ты знаешь о Славяносербии?

      – Ты