Мир Гаора. 5 книга. Ургайя. Татьяна Николаевна Зубачева

трясёт он головой, – откуда вы? Вас за что сюда? Это я…

      – Ты, ты… Пошли.

      – Ну же, Гаор, переставляй ноги…

      Нянька и Мокошиха одновременно вздрогнули и подались вперёд. Еле заметно дрогнули веки, как лёгкая рябь пробежала по неподвижному лицу.

      – Ну, началось, – вздохнула Нянька.

      – Нашли они его, – кивнула Мокошиха.

      – Далеко он ещё.

      – Подождём, пока к черте доведут.

      …Он никак не мог поверить, что Кервин и Стиг рядом, но… да, они умерли, понятно, что они за Огнём, но не место им в Коргците, они-то… да, праведники, им место в Эрлирзии – саду праведников, и почему они такие горячие, живые… Живые?!

      – Ребята…

      – Ты шагай, давай.

      – Жук, прости меня, это я виноват.

      – Заткнись, мозги в заднице.

      – Всегда знал, что ты дурак, но чтоб до такого… Нашёл, где спать.

      – Кервин, я не спал, я… я предатель, стукач…

      – Адвокат, он ещё и психом стал.

      – Он всегда им был. Давай, шевелись, дохлятина строевая.

      Лёд под ногами. Там, в его глубине, кривятся, гримасничают утрамбованные чужие и в то же время знакомые лица. И он вдруг ощущает, как ему холодно, как он промёрз. Как тогда, в пресс-камере, когда отключили отопление, и они грелись общей свалкой, а его положили вниз, подо всех, чтобы согреть своими телами, своим теплом.

      – Ребята, как вы сюда? Вам же нельзя…

      – Когда нельзя, но очень нужно… – смеётся Кервин. – Как там дальше, Адвокат?

      – Причинение вреда для предотвращения большего вреда входит в пределы необходимой самообороны, – смеётся Стиг.

      – Ребята…

      – Очухался? – подчёркнуто заботливо спрашивает Стиг. – Может, сам пойдёшь?

      – Нет, – сразу вмешивается Кервин, – сам он не дойдёт.

      Он идёт между ними, закинув руки на их плечи, на подгибающихся ногах, временами бессильно повисая, и их руки, сильные и горячие, поддерживают его, не давая упасть. Он плачет, чувствуя, как обмерзает лицо, плачет от боли, стыда и… и радости.

      – Ребята, простите меня, это я… я подставил вас…

      – Бредит? – озабоченно спрашивает Кервин.

      – Возможно, – кивает Стиг. – Но ты его пьяного не слушал, он такое выдавал… уши вяли. Сейчас ещё ничего.

      – Ребята, я не пьяный.

      – Не знаю, не знаю. Спиртным от тебя несёт. Редактор, чувствуешь?

      – Чувствую. Немного, но его развезло.

      – Сажай его, я ему уши натру.

      Они останавливаются, и его сажают на лёд, нестерпимо, обжигающе холодный, и горячие, ставшие необычно сильными руки Жука трут ему уши. Но у Жука никогда не было таких рук.

      – Жук, это ты?

      – А кто же ещё. Ну, очнулся? Вставай и пошли.

      Он встаёт сам, ну, почти сам, и они идут дальше. И он уже может их разглядеть. Они… они совсем такие, как раньше. Кервин в своём неизменном костюме, без галстука, в вязаном жилете под распахнутым пиджаком. А Жук… в костюме, адвокатском, с галстуком, и… и никаких следов… Так что… как же это?

      – И что на мне нарисовано? – интересуется