Крылатые качели. Максим Берсенев

что комиссию проведут сначала, потом определят. Несколько месяцев, говорит.

      – Да-а… Я так и думала, несколько месяцев. Хорошо хоть пока не приехали твои телевизионщики!

      Я снова чувствовал себя как в кабинете директора.

      – Адвокат надеется, что они не поедут сюда, поленятся.

      – Ну, дай Бог!– вздохнув, проговорила Ольга Валерьевна, но как-то с сомнением.

      Из дальнего конца коридора послышался скрип. К посту приближался парень с лихой челкой на инвалидном кресле-коляске. Был он смазлив как испанец или цыган, но с белой кожей, и даже в этой коляске было заметно, что он довольно высок. Кисти его с аристократическими пальцами периодически срывались с колес. На левом колесе покрышка лопнула и была каким-то образом укреплена на ободе, от чего коляска немного подпрыгивала и двигалась галсами. Валерьевна дождалась, пока он доедет до поста и зашипела:

      – Да прекратишь ты или нет?

      Я в изумлении застыл. Почему она так с инвалидом? Ведь сначала показалась мне такой интеллигентной. А парень встал с кресла и пошел обратно грациозно-надменно двигаясь как негры в кино.

      – Коляску я убирать буду?– уже спокойнее проговоила медсестра.

      Парень вернулся и снисходительно ухмыляясь закатил коляску в свободный от растений угол.

      – Балуются, надо ее подальше убрать, надоели,– побурчала еще Валерьевна.

      – А зачем она здесь нужна?– спросил я.

      – Да старичок один у нас на ней ездил, а месяца два назад помер,– не переставая ставить какие-то крестики в журнале, ответила она.

      – Старичок? Парализованный тоже кого-то убил?

      – Ну, не такой уж парализованный, руки и голова то двигались. Бабушку свою задушил, жену то есть. Выпил как обычно, лег с ней в кровать и придушил, не помню уже по какой причине.– Она рассказала это так обыденно, что я понял, что у нее таких историй сотни, если не тысячи.

      Я помолчал немного и все-таки решился спросить:

      – А Циркуль, то есть Слава… Циркунов этот-он за что тут?

      – Славик не уживается с больными в обычном отделении, вот сюда и перевели.

      – То есть он не за преступление здесь?– недоумевал я.

      Ольга Валерьевна подняла на меня глаза и принялась объяснять как на уроке:

      – У нас отделение спецтипа, в нем организовано наблюдение за больными, которые не могут содержаться в обычных отделениях,– она кивнула в сторону других корпусов Больницы,– тут у нас за тяжкие преступления лежат, те, кто в других отделениях совершил нападение на медперсонал, кто как Сережа, который в твоей палате, наносит себе телесные повреждения, кто совершил побег, кто постоянно бухает, то есть алкоголизируется там. У нас тоже…– тут она осеклась и прислушалась. Было тихо, только жужжала длинная лампа над постом. Валерьевна продолжила:

      – Еще после Костромы сюда сначала присылают.

      Она вытащила еще один журнал.

      – “Костромы”?– я решил уже, что это тоже какое-то жаргонное название.

      – Ка-Пэ-Бэ-эС-Тэ-И-эН-Костромская Психбольница Спецтипа с интенсивным