Пути Деоруса. Петр Машьянов

монет.

      – Ясно, а дурум?

      – Почему эти монеты почти не подделывают? – вместо ответа спросил Габха.

      – Потому что курум колется, а не мнется. Легко проверить, и края не отщипнуть, – сказал Ганнон.

      – Да, но почему их не переплавляют? – Хитрый лис аккуратно подводил собеседника к верному ответу.

      – Синева, – после недолгого раздумья припомнил юноша: наконец в его голове все сложилось. – После любой переплавки.

      – Или если перегреть при первой, – довольно кивнул старик. – Перегрел и спи спокойно, отдавай местным излишки хоть повозками. Уже не подделаешь. Эта так называемая Илларин, – Ганнон заметил, как Ятта закатила глаза, – вам разве не объяснила? Ее же драгоценные монетки.

      – Пока что времени не хватило.

      – Ну да, птица занятая. Как этот, как же его? – Старик запамятовал и щелкал пальцами.

      – Трескун? – попытал удачу Ганнон.

      – Дятел, – подсказала Ятта. Глядя на смущенное лицо гостя, она немного смягчилась и добавила: – Слышали стук такой быстрый из леса? Вот это они деревья долбят, занятые ребята.

      – Чудеса… – протянул Ганнон: он с трудом верил в существование такой птицы. – А голова у них не болит?

      – Не знаю. – Девушка рассмеялась, ее лицо вмиг преобразилось, она была и вправду красива. – Может быть, не даром она у них красная.

      – Так а что с юбками? – поинтерсовался юноша, вспомнив, о чем они до того говорили. – И дурумом?

      – А ты пробовал сшить штаны без иголки? – спросила его Ятта. Похоже, отвечать вопросом у них семейное. Или аторское. – Вот-вот.

      – Ну, иголки мы, положим, отливать из дурума научились, хоть это и молкова морока, – проворчал старик. – Как и бриться дурумом.

      «А ты не бреешься, чтобы подданные любили? Хоть и при железе», – подумал Ганнон, глядя на белую бороду хозяина.

      – Но не так уж и давно, – тем временем продолжала Ятта. – Штаны появились, но традиция с юбками осталась, – заключила она.

      Наступила тишина, Ганнон ясно увидел в задумчивых лицах островитян застарелую, глубокую печаль, века унижений и обид. Нужно держать голову ясной: здесь у него нет друзей. Но и показывать это нельзя. Юноша отхлебнул местного эля и нарушил молчание:

      – Одно могу сказать, этот напиток здесь удается на славу. – Он приподнял свою чашу.

      – Да, только такое вино тут и делаем, – произнес Габха, стряхнув с себя тоскливый вид, но не до конца.

      – Выпивку, отец, – поправила дочь. – Вином у них называют только то, что из винограда.

      – Да, да. – Задумавшийся старик только кивнул. – Выпивка, эль.

      – А что вы добавляете туда? – Ганнон решил проверить догадку. – Кору с кленов?

      – Нет, с чего бы? – удивилась Ятта.

      – Ох, просто, говорят, она похожа на брухт, который у нас добавляют в эль.

      – Не знаю, какой на вкус этот ваш брухт, но пустой клен в эль не годится, – протянула девушка.

      – Уж поверьте, она знает что по чем, – не без гордости добавил Габха. – Лучшей травницы на Аторе