Пути Деоруса. Петр Машьянов

немного поодаль от города, в нескольких сотнях шагов, но видно их было хорошо: даже на таком малом расстоянии земля уже начинала возвышаться при приближении к горе, доминирующей над остальным пейзажем. Отсюда можно было различить, что на каждом из домов была вывеска и резьба. Сами надписи и роспись издали было не разобрать, но предназначение этих строений прекрасно раскрывали люди, суетившиеся возле широких распахнутых врат: это были ремесленники. Где-то несли шкуры, где-то работали с деревом. Ганнон перевел взгляд на циркачей, практиковавшихся неподалеку от причала, и решил посмотреть на них поближе.

      Факир спорил о чем-то с молодой коренастой девушкой. Она была одета как для похода в горы: штаны из кожи, добротные сапоги и куртка с меховым капюшоном. На поясе висел короткий нож, убранный в ножны. Девушка поправила густые, жесткие рыжие волосы и провела по ним руками сверху вниз так, чтобы они аккуратно обрамляли круглое лицо с обеих сторон.

      – Не бойся, набирай в рот, что ты как трескун? – наставляла она факира. Аторчанка была зеленоглазой и курносой. У нее были полные красные губы, ярко выделявшиеся на бледном лице. Сейчас они сложились в насмешливую ухмылку, глядя на то, как далеко от себя циркач держал бутыль. В другой руке у него был горящий факел.

      – Осторожный трескун летает себе по лесу, а не на кухне у нас жарится, – протянул долговязый факир, все еще не решаясь притронуться к содержимому бутыли. – И уж точно не дрищет три дня к ряду!

      – Опять ты за свое! – Девушка закатила глаза. – Не будешь, не переживай. Я уже на себе проверила, слово травницы, – добавила она.

      – Давно? – Факир все еще был насторожен. – В прошлый раз только спустя полдня прихватило.

      – Да, кхм, с утра еще, – ответила рыжеволосая, но, судя по голосу, она то ли соврала, то ли начала опасаться, что ее вот-вот накроет. – Работай, у меня еще полно дел! Утренний отвар настоялся уже, надо дальше готовить. И смотри аккуратнее, не подпали мне волосы!

      Циркач закрыл глаза, залпом набрал в рот жидкость и выплюнул вверх, подставив факел. Яркое желтое пламя разлетелось широким веером, оставив после себя сизый дым.

      – Ух ты! – воскликнул факир: похоже, он был доволен.

      – Вот-вот. Такой ведь цвет хотел? – спросила девушка, подбоченившись.

      – Да, но надо будет еще ночью посмотреть…

      От разговора циркачей Ганнона отвлек другой голос. Юношу похлопал по плечу коренастый неардо, обращавшийся к нему на своем языке с дружелюбной интонацией.

      – Берайа зара? Зергато зауд хор? Лан эгитко горайа да, – проговорил незнакомец.

      В ответ Ганнон успел только нахмурить брови, как вдруг к ним подскочил еще один неардо, постарше. Он отвесил оплеуху первому и обратился к юноше уже на део:

      – Прости, почтенный, мой ученик обознался. Сам понимаешь. – Он приложил пальцы к щеке и, взяв своего подмастерья за локоть, повел его прочь, по дороге тихо, но яростно выговаривая тому за ошибку. Ганнон оглянулся по сторонам