Черный Арагац. Иван Любенко

Вместо правой руки – пустой рукав.

      – Мёртвый? – спросил Бабук.

      Ардашев потрогал шею Верещагина:

      – Да, остыл уже.

      – Коранам ес![15] С лестница упал?

      – Пока не знаю.

      – Что будем делать?

      – Я видел городового у Нового базара. Позови его, а я пока здесь подожду.

      – Зачем городовой? У Виктора Тимофеевича телефон есть. Он сто двадцать пят рулей в год за него платил.

      – Тогда телефонируй.

      Бабук передал лампу Ардашеву, а сам поднялся наверх.

      Клим, поставив лампу на полку, повернул труп на бок. На затылке покойного выступили мозги, их след уже отпечатался на каменном полу. Он поднял рубаху, а потом поочерёдно задрал до колен каждую брючину и рукав левой руки. Ни на туловище, ни на голенях ушибов не имелось, да и одежда была чистая.

      Ардашев огляделся. Небольшая комната была заставлена деревянными полками. На них лежали разные предметы, добытые, судя по всему, в результате археологических раскопок: бронзовые и керамические сосуды, наконечники стрел, фигурки из бронзы, монеты, два кинжала и меч. У ножки одной из полок он поднял бронзовый наконечник стрелы, вероятно упавший. Правда, поднеся его к другим наконечникам, Клим заметил некоторую разницу. Видно, мастер из далёкого бронзового века выливал его совершенно в другой форме, не имеющей четвёртого оперения, но зато с крючком сбоку. Сам не зная зачем, он сунул его в бумажник. Затем, взяв лампу, студент осмотрел ещё три комнаты, и там тоже вдоль стен были установлены полки с различными экспонатами, главным образом с археологическими находками.

      Поднимаясь наверх, студент обследовал ступени и перила лестницы. На одной ступеньке он заметил белую пыль. Наклонившись и осветив лампой, понял, что это был мел.

      Из комнаты доносился голос Бабука:

      – Дук хасканумек русерен?[16] Воч?[17] Я тебе, полиция, на русский язык повторяю: Казанская сто один. Верещагин Виктор Тимофеевич умер. Хороший человек нет теперь… Меня зовут Бабук Гайрабетов, приказчик на «Аксае», контора служу. Сын купца Тиграна Гайрабетова, его брат, мой дядя Карапет… в Ростове театр построил[18]. Знаешь? Городской голова в Нахичевани был, знаешь? Весь Ростов, Таганрог и Нахичевань знает, а ты нет? Гайрабетов Бабук я. Поня-ял? Записа-ал? Приезжай. Мы все ждём тебя.

      Он положил трубку и, повернувшись, бросил в сердцах:

      – Эш[19] этот полиция! Простой слов не понимает. Сказал скоро приедет.

      – А ты хорошо знал Верещагина?

      – Очень, – вздохнул приказчик и добавил с грустью: – Огис лацум э… Мой душа плачет.

      – Он один жил?

      – Жена его умер. Детей нет. Он добрый был, деньги в долг давал, – произнёс он и, пожав плечами, добавил: – Совсем маленький процент брал. Сосед с третий этаж много у него занимал. Потом в Дон река утонул. А он жена его помог паминка делать. Какой человек был!

      – Давно схоронили?

      – Нет. Неделя позади.

      – Надо говорить «неделю назад».

      – Прости.

      – Стало быть, расписки

15

Коранам ес (арм.) – чтобы я ослеп. Фраза выражает сочувствие, подразумевая: «Лучше б я ослеп и не видел этого горя».

16

Вы по-русски понимаете? (арм.)

17

Нет? (арм.)

18

Деревянный театр находился на пересечении улицы Большой Садовой и Николаевского переулка (ныне проспект Семашко), построенный в 1863 году на средства Карапета Гайрабетова и Марка Драшковича с получением последующей субсидии из городского бюджета. В 1896 году здание снесли и на его месте построили здание Городской думы, стоящее и поныне.

19

Осёл (арм.).