Черный Арагац. Иван Любенко

из-под белой шляпы, стоящего под газовым фонарём. Он был одет в светлый костюм, коричневую жилетку, чёрный галстук и белые кожаные туфли. Под густыми, почти сросшимися на переносице бровями прятались умные глаза. Нос у него был длинный, точно орлиный, а усы короткие, нафиксатуаренные, с загнутыми вверх кончиками. Толстые губы свидетельствовали то ли о его доброте, то ли о наивности. В руках он держал кусок тёмного картона, на котором мелом было выведено: «Г-нъ Ардашовъ». На правом мизинце сверкал золотой перстень с чёрным агатом. Парень с таким внимание рассматривал девушек, выходящих из вагонов, что казалось, он ожидал встретить барышню.

      – Добрый вечер! А у вас ошибка в написании моей фамилии. Правильно писать «Ардашевъ» через «е», – улыбаясь, выговорил студент.

      – Простите, – смущённо молвил встречающий, вытирая с лица пот несвежим платком. – Я был в кантора, протелефонировал Виктор Тимофеевич, сказал вас надо на вокзал встречать. Нерецек, че лсеци… извините, я плохо услышал… Русский язык я не очень хорошо…Ошибка да… есть всегда.

      – Меня зовут Клим. А вас?

      – Бабук из Нахичевани. Сын купца второй гильдии Тиграна Гайрабетова. Гимназию окончил три года как. Отец в контору определил к свой друг – господин Верещагин. Говорит надо русский учить раз в Россия живёшь. Служу у Виктор Тимофеевича на «Аксае», приказчик. Потом скоро сам разбогатею, локомобили продавать буду… молотилки тоже и хороший навар получать… Ачели ер цанотанал… Э-э… Приятно познакомиться с тобой… кнерес… прости… с вами…А где твой… ваш чемодан?

      – Саквояж был, но его украли в поезде.

      – Вах-вах! Плохо дело. К жандарму надо. Пойдём, я знаю его.

      Бабук, похожий на пивной бочонок, так быстро передвигал коротенькими ножками, что Клим едва за ним поспевал. Уже внутри здания вокзала он остановился перед высокой массивной дверью с табличкой: «Ростовское отделение Жандармского полицейского управления железных дорог».

      – Один-два минута жди… ждите здесь, – вымолвил он и юркнул за дверь.

      Действительно, толстяк вскоре вновь появился и завёл Ардашева в комнату. За столом сидел усатый жандармский ротмистр, важный, как закипающий самовар.

      – Позвольте ваш паспорт, – попросил он.

      Клим передал документ и подготовленное прошение.

      – Вы, я вижу, сударь, в юриспруденции неплохо смыслите, – читая бумагу, проговорил офицер и, кивнув на стул, предложил: – Садитесь.

      – Благодарю.

      – Значит, дамочка была лет тридцати?

      – Около того.

      – Симпатичная?

      – Очень, – смущённо вымолвил Клим.

      – И братец её важный такой, с сыночком лет десяти, так?

      – Абсолютно верно.

      – Знаем эту компашку. Мойщики[8]. Но я вижу, ничего ценного у вас не пропало? Так, кое-что для бриться, одеколон… Да-с, огорчили вы их, в растрату ввели. Первым классом они ехали, потратились, а толку мало. А вам повезло. Травить вас не стали, а просто усыпили. Пожалели, видать… Но ведь неспроста они к вам привязались, да?

      – Не знаю, – пожал плечами Ардашев. –

8

Мойщики – воры, обкрадывающие сонных пассажиров в поездах. «Мыть» на уголовном жаргоне означало «усыплять». Для этого применяли наркосодержащие вещества. Мойщики тесно взаимодействовали с марвихерами – карманниками высшего класса. Это название характерно для южных и западных частей Российской империи, поскольку большинство из них – евреи, поляки и греки, объясняющиеся между собой на особом воровском, полуеврейском-полунемецком жаргоне. Обычно они совершали кражи в компании, которая называлась «хевра», и часто поселялись на тех же «блатных» квартирах, что и мойщики. Обе категории воров никогда не переходили друг другу дорогу, то есть мойщики не шарили по карманам, а марвихеры не утаскивали чужие саквояжи и чемоданы. Каждый занимался своим преступным ремеслом.