Трудно быть феей. Адская крестная. Снежана Масалыкина

что делать да как разбушевавшуюся чернь успокоить и деньги в казну вернуть.

      Соловей сыто ухмыльнулся в бороду, дожевал кусок грудинки вприкуску с горбухой каравая, запил пивом. Он-то вклады свои со счетов медвежьих поснимал через полгода, крепко помня слова покойного батюшки: «Жадность полуверицу сгубила». Потому в наваре остался и ни медяка не потерял. А челяди, боярам да князьям жадность глаза застила, вот и погорели они все как один.

      Соловей спрыгнул на землю, подобрал книжицу, перелистал страницы и вытащил закладку. Вздохнул протяжно, оглянулся по сторонам – не видит ли кто – и торопливо поцеловал карточку. И показалось ему, что Горынья Змеевна слегка бровки свои расхмурила и вроде как улыбается краешком губ своих сахарных.

      Дочь Змея Горыныча была чудо как хороша! Русая, ниже пояса, коса толщиной с молодой десятилетний дубок, плечи широкие, бёдра крутобокие, брови вразлёт, ветреная чёлка, нос курнос, веснушки золотыми приисками по щёчкам румяным. Глаза что твоё море – сине-зелёные. А уж грудь-то, грудь! Не чета некоторым.

      Ох, любил Соловей, Одихмантьев сын, славных дочерей русичей более всех жён на свете. Потому и любушку себе румяную да светловолосую приглядел. Хоть до сих пор и удивлялся: ну от кого у страшилища трёхголового такие дочки-красавицы уродились? Тесть молчал, тайну не сказывал, про мать девочек не рассказывал. Даже ядрёный самогон на мухоморах Бабы-яги за столько лет не помог: на крепкий узел завязал змеиное жало батюшка и молчал, как немой на допросе.

      Соловей сердито засопел, отгоняя образ тестюшки и всех прочих некоторых, что ввели во искушение. Прошёлся до бурелома, поднял столетний поваленный дуб, открыв проход на поляну перед пещерой. Осмотрелся, огляделся, никого не обнаружил и зашёл внутрь горы. У дальней стены отвалил камушек и достал вещицу, замотанную в кожу выделанную, непромокаемую. Зачерпнул ковшиком воды из источника, напился от души, отёр от капель усы с бородой и вышел на свет божий. Возле входа присел в ветвях выкорчеванного дерева, уложил на камень перед собой поклажу и развернул.

      Белоснежное блюдо сверкнуло на солнце и пустило зайчика, голубая каёмочка подмигнула разноцветными бликами, яблочко наливное прыгнуло прямо в руку Соловью-разбойнику. Установив тарелку, запустил он фрукт по кругу. Вскоре донышко задрожало и показало картинку.

      – Батя, ты? – прогудел басом кто-то по ту сторону средства волшебной связи.

      – Я, кто ж ещё? – ворчливо ответствовал Соловей-разбойник. – Ну как там у вас? Как мать? Как сёстры?

      – Матушка рвёт и мечет по-прежнему, на охоту ускакала на дальние озёра. Лук свой богатырский со стены сняла, – прогудел старший сын и наследник Чудо-юдо Соловеич.

      Соловушка крякнул и в затылке почесал: не бывало такого сто лет в обед, чтоб супружница дарёное отцом оружие снимала. Да ещё и в даль такую из терема унеслась.

      – А поехала на чём? – уточнил Соловей.

      – Так на буланом, батюшка. Сама цепи с него поснимала, водой