Трудно быть феей. Адская крестная. Снежана Масалыкина

поглубже зарылись в материнскую шёрстку.

      – Слушай…

      Пение стихло, певцы отдышались накатили ещё по чарочке и вернулись к разговорам.

      – А чего ж ты из дома сбежал-то?

      – Да не сбежал я, – досадливо махнул головой разбойник. – Выгнала она меня. Девка сенная с пузом оказалась, моя Горынья выпытывала у неё, кто мол, отец. Эта дурёха молчала, как рыба об лёд. А потом доброхот какой-то письмецо моей любушке подкинул: так, мол, и так, знаю я, кто папашка младенчика, которого служанка ваша под сердцем носит. А в конце кляузы имя моё. А я ж ведь ни сном ни духом! Не моё то дитё! Не моё, слышишь?!

      Опрокинув стол, вскочил Соловей, схватил за грудки несчастного принца. Да так, что ноги у Ждана подкосились и сердце в пятки рухнуло. Тряс его разбойник, в глаза заглядывал и рычал, требуя то ли ответа, то ли подтверждения невиновности своей. Голова у принца болталась так, что зубы клацали, и несчастный слова вымолвить не мог.

      – А-о-у-ы! – вырывались изо ждановского рта несуразные звуки.

      Наконец Соловей немного поутих и отпустил жертву своего гнева. Принц рухнул на стул, схватился за сердце, отдышался, обвёл протрезвевшим взглядом стол и, цапнув полную рюмку, опрокинул её резво в себя. Занюхал чёрным хлебушком и прикрыл глаза, переживая стресс. «Эк ведь, хорошо как всё складывается, – радостно попискивали мыслишки в затуманенном разуме, поджав хвосты, как нашкодившие щенки. – А ну как Соловей взаправду злодеем-то оказался! А силы-то у него немерено! А я один!»

      Ждан подрагивающей рукой схватил со стола бутылку с остатками гномьего снадобья, разлил по рюмкам, с трудом поднялся и произнёс:

      – За мужскую дружбу… Ик…

      Соловей глянул на него из-под мохнатых бровей, схватил чарку, встал вровень с принцем, кивнул, поддерживая тост. Молодцы чокнулись, синхронно выпили и рухнули обратно. Ноженьки молодецкие не держали, землю качало, ковры-самолёты над головами кружили.

      – С-спать? – промямлил, заикаясь, Ждан, сфокусировав на собутыльнике взгляд.

      Соловьёв почему-то стало в два раза больше. Принц опешил, прикрыл один глаз и удовлетворённо хмыкнул: разбойник по-прежнему в единственном экземпляре сидел напротив.