Раскаты. Артем Приморский

как? И в чем же она выражалась?

      – Анна… Ваша жена постоянно звала дочь и… клялась убить вас, если увидит. Так что мы дали успокоительное, прежде чем начать сеанс лечения…

      – Ну и? Что дальше? – нетерпеливо нажимал Арцыбашев.

      – Вчера у нее должна была пройти первая беседа. Но что-то пошло не так и… ваша жена мертва.

      – Как – мертва?

      – Повесилась на простынях в палате. Вы же знаете – мы селим наших пациентов в хороших комнатах, тщательно присматриваем за ними…

      – Меня не волнуют эти подробности, – перебил Арцыбашев. – Анна мертва? То есть, вы, несмотря на весь свой тщательный присмотр, позволили ей убить себя?

      – Александр Николаевич, боюсь, что вы немного неверно понимаете…

      – Это вы не понимаете. Вам отдали психически нездоровую женщину, обвиняемую в убийстве – под расписку, со всеми официальными бумагами, заверенными всеми руководящими полицейскими чинами Петербурга, и она вдруг вешается? Не перебивай меня! – повысив голос, Арцыбашев заговорил быстрее: – Спасибо, что сообщаете об этом – сейчас я позвоню полицмейстеру, а потом генерал-прокурору, и мы устроим вам такую проверку, что от вашей клиники не останется даже воспоминаний!

      Он бросил трубку, достал из стола запечатанный коньяк и стакан.

      К двенадцати часам в квартире Арцыбашевых зазвонил телефон. Трубку взял управляющий.

      – Сейчас подойдет, Александр Николаевич, – сказал он и пошел в гостиную-салон, где Ника, под присмотром бабушки и новой учительницы, разучивала Бетховена.

      – Софья Петровна, Александр Николаевич просит к телефону.

      Женщина кивнула внучке – «сейчас вернусь, не останавливайтесь», пошла за управляющим.

      – Мама… – прошептал страшно глухой голос Арцыбашева. – Ты слышишь?..

      – Да, Саша. Что случи…

      – Слушай внимательно, мама. Анна повесилась. Я позвонил и обговорил детали – завтра ее привезут. Никому ни слова, особенно Нике. Понятно?

      – Саша, ты хочешь, чтобы твоя дочь…

      – Не вздумай ей говорить! Никому не говори. С отцом Анны я сам разберусь, а ты молчи…

      Связь оборвалась. Женщина вернулась в гостиную и, как ни в чем не бывало, но с изрядно помрачневшим лицом, продолжила наблюдать за уроком Ники.

      9

      День, начавшийся так отвратительно, пока не собирался заканчиваться.

      У Арцыбашева снова зазвонил телефон. В этот раз – приемная:

      – Александр Николаевич, приехал Афанасий Захарович Дугин. Орет матом и требует, чтобы ему срочно оказали помощь.

      – Уже иду, – доктор положил трубку, спрятал запечатанный коньяк и стакан.

      Дугин – здоровый, непомерно тяжелый и грузный волжский мужик с красным рябым лицом, заросшим густой рыжей бородой, лежал на каталке и выл от боли. Рядом с ним стояла худая заплаканная женщина в нарядном платье.

      – Почему он в фойе?! Всех пациентов распугать хотите?! Его с третьего этажа слышно! – Арцыбашев в белом халате ворвался,