13.09. Константин Котлин

друг с другом. Тень закрывала их глаза, но откуда рождалась эта тень, понять было невозможно: не встречая преград, отовсюду лился свет беспощадной звезды.

      – Еще, Глеб.

      Крупный кадр. Мужчина запрокинул девушке голову, готовится поцеловать обнажившуюся шею, погружая в ярко-рыжую копну волос узкую ладонь…

      – Еще.

      Остолбенел. Близко-близко явилось ярко светящееся лицо обезумевшей Анны, усеянное дрожащими капельками пота, губы открыты, видна пересохшая алая мякоть; и в черное пространство рта вторгалось вздыбленное мужское естество. Давид, реальный Давид, стоящий рядом со мной, вдруг встрепенулся, мягко ударяя по экрану: замершая в экстазе Анна отдалилась, предстала на коленях посреди эбонитовой палубы прямо у живота возвышающегося перед ней мужчины. Руки ее, тонкие, напряженные, увенчанные острыми длинными ногтями с ярким узором, вонзились в братскую плоть на бедрах и животе.

      Тошнота, прятавшаяся все это время где-то на дне желудка, вернулась, заставляя согнуться напополам, прошивая тело конвульсией. Не фотографии вызвали этот спазм, нет, но что-то другое, приближающееся, неотвратимо идущее к нам откуда-то из-под невидимого сейчас неба; из недр моей памяти.

      – Зачем… Для чего вы мне это показываете?..

      Давид развернул экран к себе, освещая лицо мягким светом. Оно вновь улыбалось – насмешливо и будто бы через боль.

      – Хочу показать вам, что все мною сказанное является правдой. Вы ведь узнали ее: гиноид это копия Анны.

      Я разогнулся, хватая ртом воздух. Медленно вытер проступившую в уголке губ струйку омерзительной кислятины. Посмотрел на человека, стоящего рядом. Сказал загнанно:

      – Но это… меньше всего похоже на отношения брата… с сестрой…

      Экран погас, лицо Давида потемнело. Из-под преломленной линии бровей на меня глядело искушение.

      – Что вы об этом можете знать?..

      Сквозь волны тошноты ворвалась пульсирующая ярость. Я выпрямился. Почувствовал, как пальцы сжимаются в кулаки, как впиваются ногти в мякоть ладоней.

      – Кое-что знаю. Но это, уж простите, не ваше дело. Я ухожу.

      Разум застилал гнев. Кинув взгляд на ухмыляющегося Давида, развернулся прочь от него и стремительно зашагал к выходу. Окрыляющее моральное превосходство вело меня четкой и ясной дорогой сквозь зеленый туман. Сзади не проронили ни слова.

      Дверь распахнулась, из антрацитовой бездны вылетел шнурованный ботинок цвета спелой хурмы. Не сильный, но болезненный и точный удар в живот заставил отлететь мое тело обратно, прямиком под ноги хранившего молчание Давида. Под ладонями липкой паутиной пульсировал залитый вишневой мутью пол.

      – Как грубо… – раздался тихий голос надо мной. – Я прошу прощения, Глеб. Просто по-другому наш славный Ска давно уже не умеет. Позвольте же вам помочь.

      Острые шипы напульсника оказались перед моим лицом. Хищные