Немилосердные лета. Наталья Аришина

заочно,

      потерянный когда-то дом,

      с трубой поющей водосточной,

      со ставнями, с верандой прочной,

      с крыльцом, ходящим ходуном.

      Уже не мой платочек синий

      мелькнет в толпе на берегу.

      Я заполночный говор пиний

      давно припомнить не могу.

      Уже дрянной клоповник блочный

      теснит пейзаж моей строки.

      И не везет курьерский почту

      смотрящему из-под руки.

      Поутру

      Поморщась совсем не от боли,

      тебе говорю поутру:

      пора убирать в антресоли

      сезонную эту муру –

      две пары уставших сандалий,

      замызганный коврик и зонт,

      как будто мы век не видали

      ни воли, ни неба, ни понт.

      Нахохлясь, сидит на карнизе,

      почуя ненастье, сизарь,

      а деверь хлопочет о визе.

      Подводит его календарь.

      Нотрдамские пчелки

      Нотрдамские пчелки, бедные погорелки,

      вот уже две недели я не в своей тарелке.

      Растревоженным роем вы надо мной кружите,

      понабились в подушку, целую ночь жужжите.

      В старом застряли пухе,

      в левом скребетесь ухе.

      Я не хочу быть ульем, я обойдусь без меда,

      мне не по нраву ваша сладкая несвобода,

      соты, царица, трутни, зимние посиделки,

      но не могу покуда я разлепить гляделки.

      Сон меня держит цепко,

      чую, что влипла крепко.

      Вот уже завозились возле правого уха.

      «Есть, – мне жужжат, – старуха, и на тебя проруха,

      милости не дождешься, прошлого не воротишь.

      Если уста отверзнешь – худшего напророчишь!»

      Сон

      Всего лишь сон. Сердечной мышцы прыть.

      Всего лишь боль не хочет отступить.

      Всего лишь кедр о ставню веткой бьется.

      И этот сон уже не умолить.

      Лишь досмотреть покорно остается.

      И страх берет. И кровь стучит в виски.

      Опять судьба тебя берет в тиски.

      Наверняка тебе не отвертеться.

      Но шансы есть, хотя невелики.

      И рюмкой водки хочется согреться.

      Дуэт

      Не храни ты ни бронзы, ни книг…

К. Случевский

      Лишь в баснях ценится мораль,

      но не пишу я их покуда.

      На антресолях спит хрусталь,

      фраже, дареная посуда.

      Подкатит мусорка к окну –

      задребезжит стекло и пластик.

      Проулок узкий свой кляну,

      забытый, как прошедший праздник.

      А было здесь светло в ночи,

      в соседней лавочке пылились

      на плошках синие мечи,

      ретиво кабаре плодились.

      В подвале сладился дуэт,

      в котором оба очень милы,

      поклонникам отбою нет,

      без перерыва на обед

      он тратит творческие силы…

      Сквозняк с насмешкой просвистит,

      свое являя постоянство,

      и щедро пылью одарит

      из заоконного пространства.

      Неужто в прошлое уйдет

      дуэт? –