Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди. Карина Демина

городке не сыскать. И каждая мысленно примерила на руку его колечко заветное…

      Вот только Агафья Прокофьевна не имела склонности дозволять всякие там фантазии.

      – Женихи, – произнесла она строгим голосом, от которого у Евдокии по спине мурашки побежали, – ждут!

      И этак самую толстую из девиц, уже и про скромность позабывшую – а то и верно, какая у старой девы скромность-то? – пялившуюся на Сигизмундуса с явным интересом, локоточком в бок пихнула.

      Девица ойкнула и подскочила…

      – Я сейчас, Дусенька… девочек обустрою…

      – Девочек? – шепотом спросила Евдокия, когда панна Зузинская исчезла за вереницей лавок. – Что здесь происходит?!

      И тощую ногу Сигизмундуса пнула, во-первых, на душе от пинка оного ощутимо полегчало, во-вторых, он и сам пинался, так что Евдокия просто должок возвращала.

      – Я и сам бы хотел знать.

      Второй гудок заставил вагон вздрогнуть. Что-то заскрежетало, с верхней полки свалился грязный носовой платок, забытый, верно, кем-то из пассажиров, и судя по слою грязи, за которым исконный цвет платка был неразличим, забытый давно.

      А в третьем вагоне объявились новые пассажиры.

      Первой шла, чеканя шаг, девица в дорожном платье, явно с чужого плеча. Шитое из плотной серой ткани, оно было тесновато в груди, длинные рукава морщили, собирались у запястий складочками, и девица то и дело оные рукава дергала вверх.

      На лице ее бледном застыло выражение мрачной решимости.

      Следом за девицей шествовала троица монахинь, возглавляемая весьма корпулентною особой. Поравнявшись с Евдокией, монахиня остановилась. Пахло от нее не ладаном, но оружейным маслом, что было весьма необычно. Хотя… что Евдокия в монахинях понимает?

      – Мира вам, – сказала она басом, и куцая верхняя губа дернулась, обнажая желтые кривые зубы.

      – И вам, – ответила Евдокия вежливо.

      Но смотрела монахиня не на нее, на Сигизмундуса, который делал вид, будто бы всецело увлечен очередною книженцией.

      – И вам, и вам. – Сигизмундус перелистнул страницу, а монахиню не удостоил и кивка, более того, весь вид его, сгорбившегося над книгою, наглядно демонстрировал, что, помимо оной книги, не существует для Сигизмундуса никого и ничего.

      Монахиня хмыкнула и перекрестилась. Под тяжкою поступью ее скрипел, прогибался дощатый пол.

      Последним появился мрачного обличья парень. Был он болезненно бледен и носат, по самый нос кутался в черный плащ, из складок которого выглядывали белые кисти. В руках парень тащил саквояж, что характерно, тоже черный, разрисованный зловещими символами.

      Шел он, глядя исключительно под ноги, и, кажется, об иных пассажирах вовсе не догадывался…

      – Интересно, – пробормотал Сигизмундус, который от книги все ж отвлекся, но исключительно за-ради черствого пирожка, – очень интересно…

      Что именно было ему интересно, Евдокия так и не поняла.

      Третий