Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди. Карина Демина

и более похожий на сарайчик, явно поставленный для порядку, нежели по какой-то надобности.

      Да и само это место было… зябким? Неприятным.

      – Границу чувствуете. – Панна Зузинская произнесла это едва ли не с сочувствием. – По первости тут всегда так… неудобственно. А после ничего, свыкнетесь, но, дорогая моя, прошу простить меня за вынужденный обман…

      Ее голос ненадолго заглушил тонкий визг паровоза, заставивши Агафью Прокофьевну поморщиться.

      – Тут недалеко шахты угольные, – пояснила она. – Вот и построили сортировочную станцию… задымили весь город.

      Она раскрыла зонтик, под ним пытаясь спрятаться от вездесущей пыли.

      – Но я не о том желала с вами побеседовать… видите ли, Дульсинея… меня очень беспокоит ваш кузен… он явно не желает, чтобы вы были счастливы!

      Для пущего трагизму, видать, она всхлипнула и платочек достала, прижала к щеке.

      – Думаете?

      – Почти уверена! – Платочек переместился к другой щеке. – Сколько на своем веку я видела несчастных женщин, что оказались во власти жадной родни… волею судьбы вы стали его заложницей…

      Она говорила так искренне, что Евдокии поневоле стало жаль себя.

      Волею судьбы…

      И вправду, заложницей, потому как без Себастьяна ей пути нет. Серые земли – не то место, где Евдокии будут рады. Стиснув кулаки крепко, так, что ногти впились в кожу, а боль отрезвила, Евдокия произнесла, глядя в мутные колдовкины очи:

      – Вы же слышали, он потратил мое приданое…

      – Ах, деточка, – Агафья Прокофьевна платочек убрала, но поморщилась, поскольку на белом батисте появилась уже характерная серовато-черная рябь, – и вы поверили? Душечка моя, он лгал, и лгал неумело… он забрал ваши деньги, полагая, будто бы вам и без них ладно…

      Она вздохнула и погладила Евдокиину руку, утешая.

      – Такое случается, но деньги не важны… в Приграничье обретаются люди небедные. Вот, подержите, – Агафья Прокофьевна сунула зонт, – одну минуточку… вот…

      Из кожаной сумки ее, сколь успела заметить Евдокия, отнюдь не дешевой, появился пухлый альбом.

      – Смотрите… это пан Мушинский… он туточки факторию держит, приторговывает помаленьку. Состоятельный господин и одинокий.

      Пан Мушинский был носат, усат и в то же время лыс.

      – А вот пан Гуржевский, он золотодобычей занимается, месяц как овдовел. А на руках – двое детишек. Слезно просил подыскать в супруги девушку приличную…

      Следовало признать, что женихов в альбоме имелось множество, один другого краше, и о каждом панна Зузинская рассказывала со знанием, со страстью даже.

      – Видите, – панна Зузинская захлопнула альбомчик, – столько одиноких людей, чье счастье вы могли бы составить.

      Альбомчик исчез в сумке.

      – Но у вас есть уже…

      – Ах, бросьте. – Агафья Прокофьевна отмахнулась. – То обыкновенные девки мужицкого свойства, а в вас,