Погребенные. Оушен Паркер

и я развернулась к зеркалу, чтобы нащупать светильник. Он вспыхнул так же резко, как и то, что я увидела в отражении.

      Женский силуэт позади меня улыбнулся. Отдалённо похожая на меня женщина, состоящая из трупных ошмётков, ласково провела пальцем по моей шее. Наклонилась к уху. Прежде чем она успела что-то прошептать, я словно прозрела, закричав…

      – Ришар! – кто-то дёргал меня за плечи. – Ришар!

      Мой параллельный мир схлопнулся. Лопнул, как воздушный шар, когда голос прорвался за барьер и оглушил меня. Я открыла глаза.

      Габриэль облегчённо выдохнул.

      – Твою мать, ты меня напугала.

      Растерянно озираясь, словно пьяная, я нашла себя сидящей под разбитой раковиной, из которой фонтаном хлестала вода. Эттвуд опустился на корточки передо мной, часто выдыхая в попытке успокоиться.

      – У тебя не все дома? Зачем ты так орала? Я думал, тебя тут режут.

      Мои губы приоткрылись, а глаза расширились.

      – Danny ahabi yabi, – прошептала я, глядя на треснувшую, словно от когтей, поверхность туалетной кабинки.

      Эттвуд вдруг резко напрягся.

      – Что ты сейчас сказала?

      VIII

      Я искала в интернете психиатрические больницы поблизости, пока доктор Робинс вёз нас домой. Мама так разошлась в попытке охомутать его, что не заметила, как на заднем сидении я свернулась калачиком и заплакала.

      Впрочем, я не чувствовала стыда за эту слабость и слёзы. Наоборот, я испытывала благодарность по отношению к собственной трусливости, искренне веря, что без неё уже давно бы умерла.

      – Господи, Чарли, я тоже ходила на тот концерт! Jorney, Нью-Йорк, восемьдесят пятый! – Мама принялась напевать «Don’t Stop Believin».

      Я вытерла слёзы и просунула голову между передними сидениями, намереваясь предотвратить пытку её пением.

      – Меня сейчас вырвет, – поделилась я.

      «Робинс номер один» снисходительно улыбнулся. Он водил как старый дед: не отвлекался от дороги и плёлся позади всех со скоростью сорок километров в час. Хотелось сесть за руль и показать ему, как надо и принято в Париже, но теперь я боялась даже водить. Что будет, если шизофрения обострится прямо за рулём? Правильно, омлет из меня, мамы и папы «Робинса номер два».

      – Может, тебе нужна таблетка от несварения? – цокнула языком мама.

      – Меня вырвет от твоего пения и этой песни, выкованной на адской наковальне, чтобы мучить грешников.

      Мама подтолкнула меня ладонью в лоб, возвращая туда, откуда я вылезла. Я потёрла место, на котором отпечаталась её рука, и проворчала:

      – Мать называется.

      – Ты ещё не видела, какая я мать! Увидишь, когда приедем домой, – злобно зыркнув в наказание за ночное рандеву, прошипела она.

      – Агата. – Меня и вправду едва не вырвало от того, с какой приторной нежностью её имя прозвучало из уст Робинса. Неужели их настолько сблизила одна ночь в больнице у смертного одра Алекса? – Ну что ты, в самом деле. Ничего страшного в том, что Аника приехала