Серая мать. Анна Одинцова

песчинок, которые Олеся заметила во время мытья посуды. Только сейчас их было больше. Такую же воду она использовала утром для кофе. Можно ли ее вообще пить?

      «А есть другие варианты?»

      Поразмыслив, Олеся взяла ведро для мытья пола, сполоснула и тоже поставила под кран.

      Звук текущей воды напомнил, что ей нужно в туалет.

      Когда Олеся спустила воду в унитазе, струя над ведром сначала истончилась, а потом и вовсе иссякла. Шума, который бывает при наполнении бачка, тоже не последовало.

      «Только не это».

      Она открыла кран над раковиной. Раздался короткий металлический хрип, а затем все стихло. В раковину упала пара капель чего-то напоминающего жидкую серую грязь. Олеся еще несколько раз открывала и закрывала кран. Бесполезно. Воды больше не было. Еще недавно блестящую серебристую поверхность теперь покрывал матовый налет, и каждое прикосновение к ручке крана отзывалось неприятным шершавым ощущением на коже.

      Олеся перевела взгляд на тазик и ведро, заполненное на две трети. Почти половину объема ведра занимала сгущающаяся ко дну сероватая жижа.

      Если бы Виктор Иванович не сказал им набрать воды, ситуация была бы еще хуже.

      Но он сказал кое-что еще, и эти слова не шли у нее из головы: «Сколько нам тут…».

      И правда, сколько?

      Долго.

      От всплывшего в сознании слова Олесю передернуло, будто по телу пропустили ток. Это был тот же самый внутренний голос, к которому она прислушивалась вчера вечером в прихожей. И он же – девушка осознала это только теперь – нашептывал те дикие мысли во время чаепития.

      Интуиция? Или…

      Мелькнувшая вдруг мысль о сумасшествии была сама по себе слишком безумной. Никто в их семье не страдал душевными болезнями.

      Кроме тебя. Разве не ты бросила учебу в вузе только потому, что твой дед умер и больше не поможет зубрить? Разве не тебя закрыли в психушке на три недели?

      Олеся обхватила запястье левой руки и сжала так сильно, что часы до боли впечатались в кожу.

      Во-первых, она оказалась не в настоящей психушке, а в отделении неврозов. Во-вторых, это еще ничего не значило. Любой мог…

      Нет, не любой. Разве припадки с галлюцинациями случаются у любого?

      Чувствуя неприятную скованность в теле (слишком похожую на мертвую скорлупу паники, как перед появлением той черноты, как… да, перед припадком), Олеся отвернулась от ванны. Бездумно и тщательно расправила висящее на батарее махровое полотенце. Труба на ощупь оказалась прохладной, хотя в квартире холода пока не ощущалось.

      Пока.

      Стараясь игнорировать очередную тревожную мысль, Олеся еще раз провела пальцами по короткому ворсу полотенца, обвела взглядом стены, облицованные светло-розовым кафелем. Это по-прежнему была ее ванная комната. Ничего не изменилось. Никакого сумасшествия не было. И тем более – никаких галлюцинаций. Просто аура. Просто эпилепсия. Единичные приступы, такое бывает. Она и отключалась-то по-настоящему, надолго, всего дважды в жизни! А то, что происходит сейчас вокруг… Это другое, внешнее. И, как любое внешнее явление, оно должно иметь объективную причину. Этиология,