Серая мать. Анна Одинцова

никак не может найти. – Я вроде бы тоже…

      – Вот видите, Олеся, ничего страшного, – с прежней интонацией защебетала Алла Егоровна. – А то вы, я смотрю, разволновались что-то…

      Разволновалась? Не заботясь больше о выражении своего лица, Олеся уставилась на пожилую женщину, с благодушной улыбкой подкладывающую в вазочку конфеты из новой упаковки. Похоже, происходящее ее уже не беспокоило.

      – …разморило после чая, вот и все, – продолжала тем временем Алла Егоровна. – Может быть, в гостиную…

      – Мы. Все. Только что. Сидели. В трансе! – громко отчеканила Олеся, наконец перебив соседку. То, что она хотела донести до всех, было слишком важно. – И я уверена, что никто из нас либо не помнит, о чем думал, либо… – (забить ему в глотку!) – Либо это были какие-то… странные мысли. Вот вы помните, о чем думали? – Девушка взглянула на Виктора Ивановича, и тот отрицательно покачал головой. – А ты? – Она повернулась к Семену.

      – Ну так… – Тот неопределенно пошевелил рукой над столом. – В общих чертах.

      – А вы? – теперь Олеся смотрела на Аллу Егоровну. – О чем вы думали?

      – Сейчас уже и не помню, – неохотно отозвалась та. – Вы так настойчиво спрашиваете…

      – Я спрашиваю, потому что с нами явно что-то было не так! И, если честно… – Олеся помедлила. – Это было жутко. Что тут вообще происходит?

      Она в очередной раз обвела взглядом присутствующих, но вряд ли кто-то из них знал ответ. Кроме того, Олеся не могла отделаться от ощущения, что Хлопочкины неуловимо изменились. Семен выглядел слегка подавленным уже с момента их знакомства, а они… Олесе казалось, что до чаепития они были другими. Более живыми, что ли. А сейчас в лицах обоих супругов сквозила какая-то искусственность. Будто у каждого под маской пряталось что-то иное.

      Или это уже паранойя?

      – Утром я видела на улице… какое-то существо, – продолжила Олеся, когда стало ясно, что никто больше не стремится нарушить молчание, – похожее на собаку, только ростом с лошадь. И с лошадиными ногами. И… со странной мордой.

      – Может, это и была лошадь? – В голосе Виктора Ивановича сквозил скепсис, но он по крайней мере оживился, и у Олеси пропало ощущение, будто она говорит с манекенами.

      – Это была не лошадь и не собака, – твердо возразила девушка. – У меня зрение – единица. Я хорошо рассмотрела это животное… и оно было странное. Я даже не знаю, кто это. Оно ковырялось под деревьями, а потом резко убежало, как будто его кто-то спугнул.

      – Может, это пони? – вдруг спросила Алла Егоровна. Ее растерянный взгляд слепо ощупывал стол и сидящих за ним людей, тоненькая старческая рука со свежим маникюром зачем-то скребла щеку. – Тут недалеко, в парке, катают на пони… Может, один сюда и забрел…

      Вот ведь старая слабоумная…

      Чувствуя, как сжимаются зубы, Олеся одернула себя, не додумав непривычно злую мысль. Алла Егоровна была испуганной, растерянной, но никак не слабоумной. По крайней мере, до чаепития. Что-то поменялось в ней только теперь, и оставалось