Дом Живых. Павел Сергеевич Иевлев

не удержавшись, хихикнула, но сразу же спохватилась:

      – Господин Полчек, благодарю вас за прекрасный обед, но мне пора!

      – Чего ты там съела-то! – презрительно фыркнул табакси. – Две морковки и кусок сыра?

      Сам он уже сожрал почти всё мясо и приканчивает первую кружку эля, кося оранжевым глазом на вторую.

      – Я привыкла довольствоваться малым. Простите, господин, если мой рассказ не удовлетворил вашего любопытства.

      – Ну что вы, юная леди, уж позвольте называть вас так, я ничуть не разочарован. Скажите только, что вы последнее помните?

      – Я шла по направлению к пассажирским пирсам. До посадки на орденской паром оставалось много времени, но денег у меня нет, я тут никого не знаю и боялась заблудиться, поэтому решила подождать прямо у трапа. А потом, вдруг, навстречу…

      – Что?

      – Не помню, господин. Как отрезало. Следующее, что я вижу, – уже ваше лицо. А теперь простите, я ужасно боюсь опоздать на корабль.

      – Позвольте в таком случае вас проводить.

      – Это совершенно не стоит вашего беспокойства…

      – Ни малейшего беспокойства. Я вас нашёл и покормил, то есть, некоторым образом взял ответственность за ваше благополучие. Думаю, мне следует убедиться, что вы без приключений сели на свой корабль. Провалы в памяти опаснее, чем о них думают.

      – Эй, – возмутился Рыжий Зад, – тут же ещё куча жратвы! И эль остался!

      – Ни в чём себе не отказывай, – отмахнулся Полчек. – За обед заплачено.

      Табакси довольно заурчал и впился мелкими острыми зубами в мясо.

      

      ***

      – И часто у вас бывают такие провалы в памяти, уважаемая Завирушка? – спрашивает Полчек, пока они с девушкой идут по центральному променаду вниз, к пассажирским причалам.

      – Наверное, никогда, – отвечает та.

      Беспорядки в порту уже закончились. То, что горело, потушили. Тех, кто бузил, разогнали. Тех, кто возмущался, заткнули, а остальное наскоро прикрыли снова заработавшей магией иллюзий.

      «Слишком много иллюзий, – думает драматург. – Это так расслабляет. Кажется, что если проблему спрятать, то она исчезает».

      – Наверное? – повторяет он вслух.

      – Знаете, – смеётся Завирушка, – жизнь в монастыре так однообразна, что из неё можно было выкинуть целые недели, и я не заметила бы. С тяпкой в огород. С тряпкой в коридор. Принести чистую воду. Унести грязную воду. Растопить плиту. Потушить плиту. Лечь спать, проснуться и всё сначала.

      – Неужели ничего, кроме этой рутины, в вашей жизни не было?

      – Только монастырская библиотека. Настоятельница Кавалия разрешала мне читать не более двух часов в день, боясь, что я испорчу зрение, но иногда я прокрадывалась туда ночью и читала вместо сна…

      – И какого рода литература привлекала ваше внимание, юная леди? Надеюсь, духовные трактаты о космической сути нефилимов?

      – Боюсь снова вас разочаровать, господин Полчек, –