Дом Живых. Павел Сергеевич Иевлев

презрительно фыркнул табакси. – Нормальный текст. Нюхопёс, когда начинает задвигать про свою ногу, то всех вокруг реально кроет. Хошь не хошь, а монетку отдашь. Рэперы однажды станут знаменитыми, как Мья Алепу!

      – Мья была оперной певицей. Это высокое искусство.

      – Вот увидишь, лысень, улица ещё придёт на сцену!

      – Упаси нас Вечна, – фыркает Полчек, – так что там с ногой у твоего Нюхопса?

      – Ну, так-то с ногой у него всё норм, но монету он сшибает как одноногий.

      «Подайте ветерану Диаэнкевала,

      который врагов Корпоры завалит,

      На заклинание регенерации,

      чтобы враги остались в прострации…»

      Котик снова задёргался.

      – Это сколько же ему лет должно быть, если он Диаэнкевал брал? – удивился Полчек.

      – Ничего он, конечно, не брал, кроме денег! И деревянная нога – иллюзия. Но когда он начинает читать, никто устоять не может. Талант!

      – Ладно, давай к делу, блохастый.

      – Чо сразу «блохастый»? – нервно почесался табакси. – В общем, Нюхопёс был в ударе, я прям заслушался. А одна девица аж сомлела: побледнела вся и по стеночке, по стеночке – брык! И озябла. Нюхопёс к ней, а она как заверещит! Тут у него нога деревянная и исчезла. Я уж думал, ему щас навешают, но тут такое началось! Все иллюзии, какие были на променаде, как дракон языком слизал! В таверне матросы как увидели, что им Старый Гориг вместо пива наливает, а главное – откуда… Сразу всем стало не до Нюхопса с его ногой.

      – А что за девица?

      – Да какая-то, – отмахнулся котёнок. – На птаху по одежде похожа, только совсем молодая.

      – И куда она потом делась?

      – Без понятия, лысень. Гони мои куспидаты.

      – Ты хотел десять?

      – Хотел. Но ты же не дашь?

      – Десять не дам. Но могу докинуть парочку.

      – Пять!

      – Не наглей. Три.

      – Три и половину!

      – Три и подзатыльник.

      – Ладно, три, жадюга.

      ***

      

      Табакси не так хороши в поиске, как овлинги или двоедушники, но перепуганная девушка оставила за собой такой отчётливый след паники с ноткой безумия, что уже через полчаса вздыбивший шерсть на загривке котёнок уверенно показал рыжей лапой:

      – Там она!

      Прибрежная таверна из самых распоследних, дыра дырой, место, где с одинаковой вероятностью зарежут как за кошелёк, так и за его отсутствие, стоит на сваях над водой, но её край заходит на берег. Между дощатой платформой, образующей скрипучий пол таверны, и песком грязного пляжа осталась тёмная узкая щель. Полчек присел на корточки и заглянул. В узком замусоренном пространстве сильно пахнет йодом, гниющими водорослями, пролитым пивом и тухлой рыбой. Девушка забилась так далеко и свернулась так плотно, что никак не достать. Глаза закрыты, колени прижаты к подбородку, дыхания не слышно.

      – Она жива вообще?

      – Живая, – кивает табакси, – просто обмерла с перепугу.

      – Лезь за ней.

      – Эй, – возмутился котёнок, – на это