Тени кафе «Домино». Эдуард Хруцкий

вышел на Большую Лубянку. Постоял. Глубоко вздохнул по-осеннему сыроватый воздух свободы.

      Достал портсигар, закурил.

      Ему повезло, мимо ехал извозчик в помятой пролетке.

      – Стой, борода.

      Леонидов запрыгнул в пролетку.

      – Куда, барин?

      – Дом печати знаешь?

      – А как же, бывший особняк Ларионова.

      – Давай туда.

      – Двести рубликов, барин, без запросу.

      – Давай, грабь меня, пролетарий.

      Лошадка у извозчика было кормленая. Бежала весело.

      Проплывала мимо Москва.

      Убогая. Неприбранная.

      Только осень красила ее. Багряно-желтым был город.

      Но уже появились еще не яркие, но весьма завлекательные вывески: «парикмахерская. Варшавский шик», «Галантерейные товары. Мануфактура и одежда Киреянова», столовая «Встреча друзей», «Ювелирные изделия».

      Начинал жить город.

      У входа в редакцию Леонидов, рассчитавшись, спрыгнул из пролетки.

      Олег Леонидов. Редакция «Рабочей газеты»

      Коридор редакции словно плавал в тумане.

      Дым от печек-буржуек просачивался из кабинетов.

      – Олег, здорово, тебя главный редактор спрашивал, – бросил на ходу пробегавший сотрудник.

      Одна из дверей отворилась.

      – Олег Алексеевич, – выглянула в коридор хорошенькая дама в тулупчике, наброшенном на плечи. – Жалование получите.

      Леонидов вошел в большую нелепую комнату бухгалтерии.

      – Вот ведомость, – дама с обожанием смотрела на него, – сто десять рублей вычли за паек, со скидкой.

      – А какой паек, прелестная Анна Самойловна?

      – Хороший, даже очень: три с половиной фунта сахара, пять коробок спичек, два фунта соли, полфунта табака, полфунта мыла, полфунта кофе и четырнадцать фунтов ржаной муки. Правда, кофе третьего сорта. Но, Олег Алексеевич, по ценам сухаревского рынка около пятнадцати тысяч. Я все ваше запаковала в две сумки.

      – Как здоровье вашей матушки, Анна Самойловна?

      – По всякому, часто вспоминает всех вас.

      – В газете у Благова она была нашим добрым гением. Вы, пожалуйста, возьмите мой кофе для нее. Она по-прежнему любит его?

      – К сожалению, врачи не рекомендуют, считают, что именно от этого умирают. Мне так неловко…

      – Да перестаньте…

      Леонидов не договорил, в комнату вошел главный редактор.

      Огромный, громогласный человек в военном кителе, кавалерийских галифе и желтых шевровых сапогах с ремешками.

      – Так, товарищ Леонидов, найти вас можно только у кассы.

      – Закон репортера – поближе к кассе, подальше от начальства.

      – Что это с вами Леонидов? Мятый, небритый, не узнаю вас.

      – Я ночь провел в ЧК.

      – Где? – ахнул главный.

      – В ЧК. И принес сенсационный материал. Сейчас мне в кабинет принесут чай и что-нибудь пожевать, и мы откроем номер сенсацией. Вставим фитиль «Правде», «Известиям», «Бедноте». Всем! Всем! Всем!

      – Сколько вам нужно места? – занервничал редактор.

      – Нижний фельетон на первой полосе.

      МЧК

      Николаев