Тени кафе «Домино». Эдуард Хруцкий

что у тебя стряслось?

      – Это не у меня, а у сыскной.

      – Не тяни.

      – В кафе «Домино» встретил Сашку Иваницкого, он сказал, что завтра в шесть Борька-поэт будет в своей квартире на Молчановке.

      – А откуда Иваницкий знает.

      – Они кореша. Борька собраться придет. Рвет он из Москвы. Обложили вы его сильно.

      – Подожди, подожди, а что там на Молчановке.

      – А ты, Федорыч, будто не знаешь, – засмеялся «Фазан», – там у него в доме со львами квартира, где он проживает. Вы его по малинам, да мельницам шукаете, а он живет себе в богатом доме.

      – Бардак, – выругался Тыльнер.

      – А я что говорю, – Фазан достал папиросы «Ира», – закуривай. Федрыч, ты мне ничего не принес.

      Тыльнер, достал из кармана пачку денег.

      – Держи, расписку потом напишешь. Постарайся встретиться с Иваницким, есть такая возможность?

      – А то. Он каждый вечер в «Домино», в железку заряжает.

      – Покрутись с ним, выясни, ну как ты умеешь ненавязчиво, где остальные члены банды.

      – Так их всего трое осталось Витя-Порутчик, Ленчик-Певец и Серега-Червонец. Они не из наших, фраера Хиве не верят.

      – Трудное дело, я понимаю, поэтому и прошу тебя, ты чего молчишь все.

      «Фазан» затянулся и сказал после паузы:

      – Хитер ты, Федорыч, ох хитер. Все нет, но кое-что умею.

      – Тогда разбежались, жду добрых вестей.

      Тыльнер вернулся в Гнездековский и приказал вызвать всех сотрудников своей бригады.

      Потом позвонил начальнику МУРа, благо он еще не спал и доложил о том, что накололи Борьку-Поэта, и попросил бойцов из летучего отряда.

      Дом на Молчановке приняла наружка.

      Борька-Поэт. Он же Борис Новицкий

      Казаринов сначала не узнал своего старинного друга. Был когда-то Борис Новицкий поэтом декадентом, ходил в бархатной блузе с атласным бантом, в штанах из красной коже, и со стрелкой нарисованной на сумке.

      – Ты, что не узнаешь меня, Витя?

      Ну как узнаешь человека в желтой кожанке, в фуражке не со звездой, в высоких сапогах-шевро и моднейших английских бриджах, завернутого в тунику поэта. Они обнялись.

      – Ты никак в ЧК служишь.

      Новицкий захохотал.

      – Витенька. Совсем наоборот. Я поэт полетов.

      – Я думал ты перестал.

      – А зачем. Я как начал при Керенском так и продолжаю по сей день.

      – А как же стихи?

      – Пишу. И даже выпустил три книжки.

      – Ничего себе.

      – А ты как?

      – Второй день как с Юга. Делал там кино. Заработал кое-что.

      – Ты всегда был молодцом, – Борька-Поэт обнял Казаринова за плечи. – Пойдем ко мне. Посидим, выпьем, закурим, а то мне надо линять из столицы.

      – Мне надо передать письма с Юга.

      – Кому, если не секрет.

      – Да какой там секрет, Боря, Арнаутову и Олегу Леонидову.

      – Мы посидим, а ты потом в «Домино» и наверняка их встретишь. Пошли ко мне, до Молчановки два шага.

      Они стояли