Отрадное. Владимир Авдошин

но в ней тридцать пять метров, в этой части. В ней я собирался поселить наших выросших детей. Ну что мне теперь делать, глупая баба? Что я теперь детям скажу?

      – Ладно, пристал как банный лист, – голос жены, – отработаю я тебе эти деньги.

      – Нет, должно быть, ты не понимаешь, что мне не деньги нужны, а неприкосновенность дома. Чтобы я своим домом мог сам распоряжаться. Не ясно, да?

      «Теперь понятно, – подумала мать, – когда я пришла сюда по объявлению и как дурочка с переулочка спрашивала, более извиняясь, чем спрашивая: «А если ко мне мужчина будет приходить, ничего?». Хозяйка фыркнула: «А мне какое дело, кто там к тебе ходить будет? Плати деньги, пусть ходит. Меня это не касается». Она хотела во чтобы-то ни стало сдать конфликтные метры, чтобы запутать процесс деления, по-женски думала, что это может остановить раздел. А я решила, что это участие ко мне, к моей сложной ситуации с Лёней.

      – Отработаю я тебе, если ты такой зануда, не беспокойся, – опять слышался голос хозяйки. – Раскудахтался, как курица какая из-за своего яйца. Пойду в шляпную мастерскую сторожем. Там объявление как раз висит.

      И после долгой паузы:

      – Ох, грехи наши тяжкие. И спать нам на твердом всю жизнь, как на нарах.

      Сказать-то она мужу сказала, а сделать это было не просто. Сидеть в шляпной мастерской практически одной – тяжело. Соседку, хотя бы на случай, не позовешь. А ребенок – вот он, ничем не занят. Он даже с охотой пойдет.

      В шляпной мастерской, куда мы пошли вместе с хозяйкой, я открыл свою вторую сущность. В школе нам читали книгу «Приключения Незнайки». Вообще-то она мне понравилась. Смешная. Но невзаправдашняя. А вторая – серьезная, про бродячих актеров кукольного театра – понравилась очень, до слез. Их жизнь мне понравилась. Они ходят по дорогам от села к селу, разыгрывают спектакли перед собравшимися селянами. Спектакли разные: и печальные, и смешные. И жизнь их была такая же: немного печальная, немного смешная. И я вдруг почувствовал, что смогу любить это долго-долго, может быть, всю жизнь. И никогда не разлюблю.

      Как только мы вошли на первый этаж шляпной мастерской, я страстно захотел овладеть тем инструментом, что лежал на верстаках мастеров, и научиться мастерить кукол.

      Я-то – слабохарактерный, приживальщик. Прилепиться к взрослым, крепко стоящим на ногах – лучшее и наиболее комфортное для меня состояние, когда я могу и человека увидеть и его положительные качества оценить и подучиться у него чему-то полезному.

      Первый этаж шляпной мастерской был мужской – там делали болванки для шляп всех конфигураций. Они напомнили мне лица кукол. Мастеров не было. Висел инструмент. Казалось бы – бери и твори. Они делают болванки с голову человеческую, а ты попробуешь с меньшим размером. А болванки позади у стенки будут твоими судьями, будут оценивать, получилось у тебя или нет.

      А тут хозяйка возьми и скажи: «А на втором этаже шляпки делают». Я зашел и обмер: вот где кукол-то наряжать! Мастерицы всяческими ухищрениями – зеркалами, иголками, тряпочками, шнурками – раскрашивали в радостные цвета летние