Исчёрканная. Дарина Александровна Стрельченко

степлер свистнули. Третье: я умею писать и помню, где стоит ящик для обращений. Так что не надо думать, что это блеф.

      Лена отговаривала Аню из десятого лезть на стену, чтобы прибавили срок и увезли во взрослую колонию – туда её родителям было ближе ездить на свидания.

      – Ты между небом и землёй выбираешь. Либо терпишь ещё полгода без свиданий и выходишь, либо ещё три года на взрослой зоне со свиданиями. Ты дура? Ань, ты реально дура?

      Лена, сверкая глазами, обличала мелких, которые после дежурства швыряли консервные банки за стену:

      – Что, свинья, да? Свинья? Иди ещё одну банку брось и хрюкнуть не забудь, кабаниха!

      Маргарита ходила за Леной тенью, чтобы вовремя оттащить, выручить и прикрыть. В гневе у Лены отказывали тормоза; Маргарита уверяла себя, что просто не хочет, чтобы однажды Лена тоже вытолкнула кого-то из окна.

      Весной Маргарита написала заявление на сдачу ЕГЭ следом за Леной.

      А в промежутках становится жутко –

      Прости, дорогая, мне некуда больше идти.

      Господь, как водитель последней маршрутки,

      Ещё далеко, но я знаю, что точно в пути.

      ***

      ЕГЭ они не сдали – как и не посадили яблони. Лену в гипсе никуда не пустили, а Маргарита завалила.

      Когда Лене стало лучше, её перевели в лазарет. В первый же день Маргарита зашла к ней вечером – сразу, как отдежурила по кухне. Лена лежала, глядя в окно; за решёткой качались ветки и сгущались сумерки. Она была вся в бинтах; левая рука в гипсе, полголовы острижено. Царапины на лице схватились коркой, и выглядело это жутковато, даже в полутьме

      – Э-эй. Лен.

      Лена повернула голову. Маргарита осторожно присела рядом, стараясь, чтобы матрас не дёрнулся. Ей сказали, Лене до сих под колют обезболивающее: сломаны три ребра, рука, челюсть, повреждены коленные чашечки. Лена рвалась на экзамен даже так, но из-за лекарств в голове стоял туман – так она написала Маргарите, когда смогла держать ручку.

      – Приветик.

      Где-то высоко была приоткрыта форточка. В лазарет доносился запах дождя и шум с дороги. Ветки мотало ветром, по стенам метались тени.

      «Ты тут как?» – хотела спросить Маргарита, но сказала совсем другое:

      – Ты мне так и не рассказала, чем песня закончилась.

      – Какая песня? – спросила Лена, выпрастывая свободную руку из-под одеяла.

      – Про маршрутку.

      Лена поняла не сразу. Пошарила глазами по потолку, будто искала там текст.

      – Я тебе напишу потом. Завтра.

      – Завтра, – кивнула Маргарита. Слово было как камушек во рту. Ещё пятьдесят четыре «завтра», и…

      Ей все говорили: не считай. Но оно как-то само считалось с тех пор, как сказали, что получилось с УДО. Несмотря на то, что экзамены завалила.

      – Мне сказали, что кексики сыграли. Типа, позитивная деятельность, – усмехнулась Маргарита. Лена хрипло засмеялась. Маргарита положила руку на её ладонь поверх одеяла.

      – Спи давай. Выздоравливай.

      Через неделю Лену навестили отсидевшие в ШИЗО активисты; в ШИЗО они попали после того, как Лена сказала, что это они побили стёкла в подвале.

      После