Исчёрканная. Дарина Александровна Стрельченко

предложила. И сама спросила.

      «И теперь жалею».

      Внутри заискрило от раздражения, но, взглянув на Лену, Маргарита только поджала губы. На неё невозможно было раздражаться всерьёз. Лена была почти прозрачная, почти бестолковая, слишком уязвимая и совершенно непроницаемая: от неё всё отскакивало как от стенки горох.

      – Лена, я правда не понимаю. Окей, чудо, Пасха, всё остальное, – сказала Маргарита и ещё раз ткнула лопатой в землю. – Но тут же совсем другая история. Тут просто здравый смысл.

      – Ты не так смотришь. – Лена забрала лопату, поправила под подбородком косынку. – Ты смотришь только в сейчас. А надо в дальше.

      – Я дальше конца срока не вижу. А до конца каждый день одинаково.

      Лена улыбнулась.

      – Чудо может прийти, когда, например, три яблони не приживутся, но четвёртая приживётся. Или если летом будет сухо, и они почти-почти засохнут, но всё-таки не засохнут. Или когда нас тут не будет, и они без заботы почти-почти погибнут, но всё-таки не погибнут, потому что кто-то решит ухаживать за ними вместо нас.

      Маргарита тяжело вздохнула, взяла лопату и со всей силы вонзила в землю. Лопата ушла едва ли на несколько сантиметров; Маргарита надавила подошвой.

      – Тут трава дикая. Сухая и цепкая. И камни.

      – Надо сначала выполоть, – согласилась Лена, взяла тяпку и встала на колени. Маргарита опустилась на корточки рядом, стряхнула с Лениной спины щепки – видимо, Лена нацепляла в каморке, где хранились лопаты.

      Они принялись полоть. Шумел ветер, из окна комнаты отдыха донеслись голоса и музыка титров. Маргарита вспотела; под ногти забилась земля, в рот и в глаза – пыль. Лена, напевая, дёргала осот и пырей.

      – Что ты там поёшь такое?

      – А… – Лена смутилась. – Тебе не понравится.

      – Да уж скажи, раз поёшь.

      Косынка у Лены съехала, узел оказался где-то под щекой. Волосы выбились, их трепал ветер. Зажёгся прожектор на вышке, и в этом свете у Лены на носу заблестели веснушки.

      – Я потом скажу. Я спою тебе, ладно? Утром.

      Они так и не выкопали ямки под саженцы: только убрали траву. Решили вернуться завтра, но назавтра весь день хлестал дождь, отменили даже прогулку – нечего было и пытаться отпроситься во двор в личное время.

      Тогда Лена предложила:

      – Пойдём в библиотеку?

      – Иди. Я сейчас.

      Маргарита взяла у дежурной иголку и нитки – надо было зашить штаны. Когда она вошла в библиотеку, у окна со старой гитарой уже сидела Лена. Услышав, как хлопнула дверь, она подняла голову.

      – Я спою. Но ты, пожалуйста, не смейся.

      – Твоя, что ли, песня? – устраиваясь поближе к лампе, спросила Маргарита.

      – Нет. Но всё равно. – Лена погладила деку, всю покрытую чьими-то отпечатками. – Ну… слушай.

      Какое-то время она перебирала струны; в библиотеке сиротливо пахло старыми книгами, потрескивала лампа.

      Потом Лена начала наконец тонким срывающимся голоском:

      Так давно, что даже боль

      Моя превратилась в тень,

      Никаких