Кондратьев и Лёля. Александр Гриневский

в кресла, друг напротив друга. Отсветы от пламени по корешкам книг гуляют. Лицо у нее при этом освещении чужое, отрешённое, вместо глаз провалы. Молчим.

      Не по себе стало… давит. Вдруг печка – та, что дома была – перед глазами замаячила, дверца открытая – пламя гудит, мечется. Дымом, плесенью, тряпьём затхлым запахло. Стараюсь отогнать – не получается.

      Почувствовала она, что со мной что-то не так, поднялась.

      – Пойдём, – позвала, – квартиру тебе покажу.

      Дверь открыла, выключателем щёлкнула – белое! Потолок, стены белые, кровать огромная, белым мохнатым пледом застелена, тюлевые занавески на окне, даже платяной шкаф и тот белый. Люстра на потолке распласталась – света много. В углу – трельяж зеркальный на низком столике.

      – Нравится? – спрашивает.

      Я только ошарашенно кивнул.

      – Давай тогда здесь устроимся.

      На кровать легла, руки за голову закинула.

      – Ложись, – говорит, – не стесняйся.

      Черная на белом… Вот, думаю, и приплыл ты, Лёшка!

      Тапочки скинул, лег рядом. Никакого желания уже не чувствую. Как телка в постель уложили. Но деваться-то некуда – ситуация…

      Повернулся к ней, руку на живот положил. Мне кажется, женщины любят, когда мужская рука у них на животе. По Марине сужу. Может, с деторождением как-то связано?

      Она мою руку с живота сняла – не сбросила, аккуратно, рядом на покрывало положила.

      – Лёша, ты уверен, что тебе сейчас это надо? Мне нет. Но, если ты правда хочешь, я могу…

      – Хорошо, понял, – пробормотал. – Давай не будем.

      Больше мы к этому не возвращались: ни ей, ни мне не нужно было. Один раз, когда мы уже часто встречаться стали, спросил, как у неё с этим делом. Мне уже тридцать три, говорит, и замужем побывала, и попробовала всё. Тебе скажу. С мальчиками нравится, которые совсем молодые, у которых это в первый раз, понимаешь? Ничего не знают, не умеют, и меня и себя боятся – это заводит.

      В тот первый день, в той белой комнате, лёжа рядом на постели, меня и понесло… Как плотину прорвало. И про работу, и про Марину с Алиской. Только про детство не рассказал.

      Она не расспрашивала, нет. Я сам.

      У меня сегодня легкий день. Банк «Московский» окучиваю. Виляю хвостом изо всех сил, стараясь понравиться, а меня подозрительно обнюхивают. На пробу дали первый мелкий заказик: поклеить защитную плёнку на окна. Фирме этот заказ не очень интересен: так, рабочих подкормить. Но все понимают: пробный шар. На таком заказе и проверяется схема отката.

      Сижу, смету на компьютере набираю. С генеральным мы вчера мельком переговорили: сколько сверху набросить. Здесь всё просто, даже сметчик не нужен, сам управлюсь.

      Виктор вернулся. Когда я в офисе, он курить на улицу выходит. Сел за стол, в окно смотрит. Дождь моросит, капли на стекле.

      – Слушай, – протянул. – Тут какие-то слухи нехорошие витают. Про дефолт, как в позапрошлом…

      – Каждый день слышу. Напуган народ, сам себя стращает.

      – Я не про народ. Серьёзные