Кондратьев и Лёля. Александр Гриневский

не сносятся, не изотрутся.

      Перешел железнодорожные пути, оскальзываясь на крупном щебне.

      Шпалы-то бетонные. Не то что у нас в посёлке – деревянные, грязно-чёрные, креозотом воняют. Ушлые мужики их воровали – на сараи, подсобки, а кто и бани строил. Они же вечные. Не гниют и не горят. А то, что воняют, так ко всему привыкнуть можно.

      Между гаражами, по обломанным доскам, уложенным в грязи. А теперь снова бегом.

      У подъезда кошка на спинке лавочки застыла чёрно-белым столбиком. Интересно, что будет?

      Заметила, когда уже совсем близко подошел. Спрыгнула. Замерла на мгновение, на асфальте распласталась, будто вжаться в него хочет, и метнулась в кусты, и дальше – вдоль цоколя дома.

      Помнит сучка! Или сучок…

      Марина

      Марина – она умная. Я её уважаю. Не прошло и года после свадьбы, она меня раскусила. Сволочь, говорит, ты, Кондратьев. Какая же ты сволочь!

      Уже беременна была…

      И говорит проникновенно, слова растягивает, будто сама к ним прислушивается, на языке катает: «Сволочь ты, Кондратьев…»

      Я не разубеждаю, только смеюсь в ответ. Раз понимает – хорошо. Меня это устраивает, да и её… раз живёт со мной до сих пор. Вот за то и уважаю, что понимает.

      Да, нужна была! В Москве надо было остаться. Любым способом зацепиться. Слово себе дал: кроме Москвы – нигде больше жить не буду. Сейчас, правда, о загранице подумывать стал: свалить из этого грёбаного совка навсегда. Жить там хорошо, но вот деньги-то здесь делать надо. Время сейчас такое… Там – только копейки собирать.

      Марина – она москвичка. Из хорошей семьи. Единственная дочь. Мама, папа… – всё как у людей. Квартиру нам сразу двухкомнатную купили.

      Ребёнок через год.

      Зацепился за Москву. Остался.

      Любовь? Какая, к чёрту, любовь? Живём вместе, и ей удобно, и мне.

      Дверь подъезда распахнулась. Навстречу молодая девушка – на порыве, в движении. Алиска! Вся в меня.

      Остановился, улыбаясь, стянул капюшон.

      – Привет, пап.

      – Привет, дочь. Опять опаздываешь?

      – Ага, – на ходу чмокнула в щёку. – Пока. Побежала.

      Смотрел вслед. Крупная, не в Марину, в меня пошла. Чуть толстовата. Вон какую задницу отрастила. А так ничего. Куртка приличная, джинсы в облипку, рюкзачок. Только на хрена она всякие висюльки детские к рюкзачку привешивает? Марина оправдывает, говорит, ещё ребенок. Какой ребёнок? Скоро семнадцать. Я в её годы был голодный и злой. Общага. На одну стипендию разве проживёшь? За любую подработку хватался. Даже дворником. Джинсы мечтал хорошие купить. А эта – ухожена, папа, мама есть. Английский, музыкалка. Москва. Летом на море. Маринин ритуал: ребёнку нужно солнце и море.

      Криво улыбнулся, вспомнив, как лет пять назад ездили на дачу к знакомым. Там речка рядом, пошли купаться. Алиска окунулась и закричала: «Мама, мама, здесь вода несолёная! Разве так бывает?»

      Дом

      Дом как дом. Девятиэтажка панельная, таких в Москве сотни. Подъезд