В тихом омуте. Книга 1. Трилогия. Александр Леонидович Миронов

работы нет? Вон, свой завод на ладан дышит… – и осеклась, глянув на округлившиеся глаза директора.

      Родион Саныч покраснел, наполнился воздухом. Бородавка, чёрной горошиной вызревшая почти симметрично меж щетинистых бровей, поползла на лоб вместе с бровями. Шляпа, словно оживя, сдвинулась на затылок.

      Ты посмотри-ка, что делается!.. Она ещё критикует!..

      За спиной директора Тишкин подавал незаметно знаки Разиной. Вначале он раза-два мотнул головой, дескать, не то говоришь, женщина. Потом страдальчески сморщился; мол, кто тебя за язык тянет. Помолчи, и он успокоится… Теперь же закатил глаза: дура баба!.. «Красный гребешок», так горделиво и нарядно красовавшийся на его голове, упал на бок.

      Маша, не смотря на напряжённую ситуацию, едва не рассмеялась над парторгом, отвернулась.

      – Та-ак, – выдохнул Татарков. – Та-ак. Подгузин, ты понял, о чём тут речь?

      Подгузин конечно же понял. Кивнул, едва не сронив шляпу.

      – А ты, Тишкин, понимаешь, что тут происходит? – повернулся к парторгу.

      Тишкин тоже дёрнул головой. «Красный гребешок», так горделиво и нарядно красовавшийся на его голове, упал на бок.

      Маша, не смотря на напряжённую ситуацию, едва не рассмеялась над парторгом, отвернулась.

      Парторг развёл руками; дескать, он-то понимает, да вот ведь какой народ бестолковый!

      – Та-ак, понятно, – резюмирует итоги опроса Родион Саныч, и толстым указательным пальцем, выдернув его из-за борта костюма, как стволом пистолета, гневно затряс перед женщиной, что в равной степени относилось ко всем рабочим и не только перед ним стоящим. – Но я вас научу! – сделал паузу, подбирая, как видно строгое наказание.

      Площадь затихла, казалось, даже птицы на лету замерли.

      Скомандовал:

      – Вон отсюда! Я вас до колхоза не допускаю! И чтобы духу вашего здесь не было!

      И грозный, с закинутыми руками за спину, последовал дальше. Подгузин за ним. Тишкин виновато пожал плечами, видимо, его партийное сознание всё же было на их стороне, сочувствует, но…

      Рабочие, которых только что осчастливил своим вниманием директор, какое-то время стоят, обалдело провожают взглядами его и сопровождающих его лиц.

      Но вот Холодцов оживился.

      – Бабы, чего стоим? – придушено воскликнул он. – Бежим!

      И он, вдохновлённый строгим распоряжением директора, подхватив свой «тормозок», ведро, запетлял среди деревьев старого парка, заросшего бурьяном и кустарником – воздушные лёгкие рабочего посёлка..

      За ним поспешили и женщины. Отойдя немного от «прикольного» места, Маша оглянулась.

      Тётя Фрося, подняв ведро, горбясь, в коротких чёрных сапожках семенила за ними. И вскоре её согбенная зелёная спина скрылась за кустами акации от обзора «колхозников».

      Выйдя к поселковой достопримечательности, стоящей одиноко на широкой асфальтированной площадке, напротив спорткомплекса, как мавзолей на Красной площади, к кирпичному