Сережа. Вера Панова

игрушки.

      – Мы пойдем к бабушке Насте, – объяснила мама, хотя он не спрашивал – неважно к кому, лишь бы в гости.

      Бабушка Настя – серьезная и строгая, на голове белый платочек в крапушку, завязанный под подбородком. У нее есть орден, на ордене Ленин. И всегда она носит черную кошелку с застежкой‐молнией. Открывает кошелку и дает Сереже что-нибудь вкусное. А в гостях у нее Сережа еще не был.

      Все они нарядились – и он, и мама, и Коростелев – и пошли. Коростелев и мама взяли его за руки с двух сторон, но он скоро вырвался: куда веселей идти самому. Можно остановиться и посмотреть в щелку чужого забора, как там страшная собака сидит на цепи и ходят гуси. Можно убежать вперед и прибежать обратно к маме. Погудеть и пошипеть, изображая паровоз. Сорвать с куста зеленый стручок – пищик – и попищать. Поднять с земли золотую копейку, которую кто-то потерял. А когда тебя ведут, то только руки потеют, и никакой радости.

      Пришли к маленькому домику с двумя маленькими окошками на улицу. И двор был маленький, и комнатки. Ход в комнатки был через кухню с огромной русской печкой. Бабушка Настя вышла навстречу и сказала:

      – Поздравляю вас.

      Должно быть, был какой-то праздник. Сережа ответил, как отвечала в таких случаях тетя Паша:

      – И вас также.

      Он осмотрелся: игрушек не видно, даже никаких фигурок, что ставят для украшения, – только скучные вещи для спанья и еды. Сережа спросил:

      – У вас игрушки есть?

      (Может быть, есть, но спрятаны.)

      – Вот чего нет, того нет, – отвечала бабушка Настя. – Детей маленьких нет, ну и игрушек нет. Съешь конфетку.

      Синяя стеклянная вазочка с конфетами стояла на столе среди пирогов. Все сели за стол. Коростелев открыл штопором бутылку и налил в рюмки темно-красное вино.

      – Сережке не надо, – сказала мама.

      Вечно так: сами пьют, а ему не надо. Как самое лучшее, так ему не дают.

      Но Коростелев сказал:

      – Я немножко. Пусть тоже за нас выпьет.

      И налил Сереже рюмочку, из чего Сережа заключил, что с ним, пожалуй, не пропадешь.

      Все стали стукаться рюмками, и Сережа стукался.

      Тут была еще одна бабушка. Сереже сказали, что это не просто бабушка, а прабабушка, так он ее чтоб и называл. Коростелев, впрочем, звал ее бабушкой без «пра». Сереже она ужасно не понравилась. Она сказала:

      – Он зальет скатерть.

      Он действительно пролил на скатерть немного вина, когда стукался. Она сказала:

      – Ну, конечно.

      И высыпала на мокрое место соль из солонки, недовольно сопя. И потом все время следила за Сережей. На глазах у нее были очки. Она была старая-престарая. Руки коричневые, сморщенные, в шишках, большущий нос загибался вниз, а костлявый подбородок – вверх.

      Вино оказалось сладким и вкусным, Сережа выпил сразу. Ему дали пирог, он стал есть и раскрошил. Прабабушка сказала:

      – Как ты ешь!

      Сидеть было неудобно, он заерзал на стуле. Она сказала:

      – Как ты сидишь!

      А ему стало горячо в середине, и захотелось петь. Он запел. Она сказала:

      – Веди себя