Глубоко. Пронзительно. Нежно. Ринат Валиуллин

женщина.

      Артур лежал на спине и смотрел в потолок. «Кажется, выспался».

      «Шила, конечно, не то, что Тельма. Она была крайне терпелива и материлась только в крайних случаях. От радости». – Марс уткнулся взглядом в вельветовый горизонт, что клубился утренней дымкой по всему горизонту. Самолет расщеплял носом редкие волокна облаков, которые попадались в воздухе. Он вспомнил свою первую дикую любовь, как кисть ее дымила сигаретой, когда мы делали кофе-брейк после первого раунда, после первой пары в университете… постели. Когда губы наши боролись с молчанием. Мы пытались шутить: «Скучно тебе со мной? Что ты зеваешь». – «Не, просто хочется целоваться». Конечно, она была старше, конечно, ей было любопытно, но неинтересно со мной, потому что я ветрен, как питерская погода, и ей нужна была не просто карта звездного неба с теплыми циклонами, а точный прогноз по всему фронту. Ей нужна была определенность. «Я тебе надоел?» – «Ну как тебе объяснить. Я тебя объелась и больше не хочу». Мы смеялись, мы издевались друг над другом, мы болтали за жизнь, она не любила болтать, у нее не было такой дурацкой привычки, она оставила эту прихоть людям. Жизнь была выше всей этой словесной чешуи. Конкретней. Мы же рады стараться за чью-то общую жизнь, совсем не ту, которую мы проживаем, совсем не ту, что бессонит наши ночи, что беспокоит дни, это называется болтать ни о чем. Пальцы, словно губы, зажимали сигареты. Их поза – выражение скуки. Было впечатление, что именно руки ведут беседу. Они-то поднимались, то опускались на два тона ниже, унося за собой и плечи. Им было сподручней вести бесполезную беседу, сколько было уже сделано впустую этими самыми руками. Сколько еще будет. Марс курил свое, Шила – свое за несколько тысяч километров он него. Между парами, между этажами она курила и смотрела на стену, вымазанную голубым. Мысли Шилы тоже были выкрашены в голубой, а может быть, они со стеной думали об одном. Вслед за непонятными расплывчатыми думами приходил Яков, он всегда приходил позже, он пытал студентов до последнего. Я протягивала ему сигарету вместо руки в знак приветствия. Он улыбался. «Что за манеры?» «Я собираюсь с тобой дружить». «Зачем этот вялый секс. Я же жид», – смеялся он бесстрастно, потом брал сигарету, прикуривал. Марс упрямо искал потерянную мысль, чтобы снова переключить канал на Тельму. «Тельма, Тельма, где твоя Луиза?» Луизой звали дочь Тельмы. «В садике она, что ты спрашиваешь? Не знаешь разве, где мы отучаем от себя своих детей». – «Садик, сколько садизма в этом слове, вы не находите?» «Сейчас садика днем с огнем, я полгода потеряла, чтобы в него попасть», – заметила Тельма. «Женщинам всегда кажется, что они теряют время, неважно даже где: на работе, в постели с мужем или не с мужем, на кухне, но они его теряют, даже на курорте, если отдых затянулся более чем на десять дней. Оттого многие из вас ходят потерянными». «Слышь, ты, ты не обобщай, – затушила свой хабарик о зажигалку Тельма. – Вот будут у тебя дети, тогда и будешь рассуждать о потерянном времени».

      «Зачем мне дети, я сам ребенок, – улыбался Яков Шиле. – Мне с мамой хорошо». «А я вот свою давно не видела,