Глубоко. Пронзительно. Нежно. Ринат Валиуллин

Позвонить, что ли, но ты в душе, ты не услышишь, о чем я буду говорить с твоим любовником, разве что о погоде, но все знают, что завтра – дождь у меня, у тебя – солнце. «Ты знаешь, который час?». «Нет», – скажет он, и опять время покажет мне средний палец. «А что?» – спросит он меня. «Мне завтра рано вставать». – «Меняй работу». – «Где я ее столько разменяю. Курс сам знаешь какой». – «Не знаю». – «С Марса, что ли?». – «Не, с Венеры» (так про себя я называл свою жену).

      «Как там?» – понимающе спрошу я, как всякая любопытная женщина, ждущая комплимента. «Как везде», – почувствую, как хочется ему ввернуть проклятую рифму к этому слову, поэт. «Как же ты меня достал». – «Иди-ка ты в баню». В баню я старался ходить раз в неделю, в общественную, где голые мужики собираются на одном этаже, а голые женщины на другом, чтобы посмотреть на себе подобных, схлестнуться вениками и пообщаться без галстуков. Конечно, веселее было бы смешать их всех в одну большую семью, но пара хватало и без этого. В парилке царило бабье лето: кружатся листья, ветки стегают по спине, по ногам в урагане мелькающих рук. Кроме того, разговоры о политике так или иначе скатывались к женщинам, которые в это время находились этажом ниже. После болтовни о женщинах говорить, как правило, было не о чем, все замолкали, только яростнее хлестали вениками друг друга.

      – Как ты?

      – Вроде бы ничего, только пусто как-то в жизни.

      – Ну так суббота, восемь утра. Ты чего так рано вскочила? – возился муж с кофе, когда я вошла на кухню, завернутая в простынь.

      – Ты встал, и сразу похолодало в постели, будто одеяло забрали.

      – Пойдешь со мной в баню? Там тепло.

      – Меня пугают большие скопления голых людей.

      – Двое – это уже скопление?

      – Если ты про нас, то, несомненно. Скопление противоречивых чувств.

      – Я бы сказал, полов.

      – Ладно, давай спать, муж.

      – Как скажешь, жена.

* * *

      – Оля! Оля! – заревел зверем на улице мужской голос. Он ворвался в мой сон, он уничтожил его. Я открыл глаза темноте. – Оля, где ты? Я знаю, где ты живешь, – продолжал сотрясать тишину рев. – Я реально тебе позвоню.

      – Что за урод? – проснулась жена.

      – Отстреливать надо таких.

      – Отстрели, пожалуйста.

      – Оля, – на этот раз на распев отозвался мужчина.

      – Гормоны играют.

      – Почему именно на нашей улице?

      – Оля! Оля! Оля! – прокатилось троекратное по двору, все еще не теряя надежды найти свою Олю.

      – Эй ты, долбо… иди отсюда на х… – открылся окном чей-то разбуженный рот.

      – Отстрелили. Кто-то опередил меня.

      Во дворе воцарилась тишина.

      – Ушел, – прошептала Шила, переворачиваясь на бок.

      – Оля! Оля! – Словно эхо предыдущих криков, голос отдаленно воскрес в соседнем дворе.

      – Неужели это так близко? – почувствовал я, как улыбнулась Шила.

* * *

      В нашей пленке жизни я не видел ни одного неудачного кадра, как