Глубоко. Пронзительно. Нежно. Ринат Валиуллин

же его нанял и зачем, чтобы поймать зло и поставить его в угол, образованный преступлением и наказанием, чтобы успокоить всех.

      – Понимаю, – вздохнула жена. Все мужчины одинаковы, все считают, что так или иначе правят миром, пусть даже в руках пульт от телевизора.

      – Раньше ты была обо мне лучшего мнения.

      «Киллер. Ты убил меня одним поцелуем» – вспомнил я, как однажды сказала она мне. – А сейчас что, сколько надо было этих поцелуев, хоть целую обойму, а толку никакого, будто стреляешь холостыми, может быть, дело было в том, что их срок годности давно истек и нужно менять губы, нет, конечно же, не ее, мои губы, это ведь я ничего не чувствую. Хотя со вкусами вроде как все нормально. Взять хотя бы клубнику, лучше даже килограмм, а если делать варенье на зиму, то все десять. Какой запах? На все воображение. Надо признать, что теперь нам с женой гораздо вкуснее есть клубничное варенье, несмотря на то, что оно тоже простояло в погребе у бабушки год или два. Даже у варенья вкус остается. Выходит, дело вовсе не в губах, которые теперь не тянут даже на маринованные грузди. Может, в языке? Вероятно, он стал канцелярским от долгого семейного общения, он утратил прежний шарм, прежнюю шершавость. Шершень уже не тот. Может, надо менять язык, говорить по-другому, значит, и слышать по-другому, и мыслить по-другому, но тогда уже придется менять всю голову целиком. Мы изменились, мы испортились. Да-да, мы испортились, причем давно, и вообще уже не годны не только к употреблению, но даже к использованию. Все меньше звонков на телефоне. Даже как польза я уже не годен, я стал бесполезным этому обществу. Какое счастье, можно бы воскликнуть и повторить: «Какое счастье – я стал бесполезен этому обществу! И не только я», – снова я вернулся к блоку новостей по ящику. «Но где же тогда счастье? Его же нет тоже. В браке его нет, по крайней мере в моем, может, оно и было когда-то, пока хотелось по три раза на дню, но теперь же – нет. Его нет даже на работе, даже в машине, хотя тоже было первые три месяца, когда я только ее купил. В холодильнике? Может быть, там оно, по крайней мере, хранится дольше. Да, надо пойти перекусить чего-нибудь», – снова посмотрел я на жену. – «Не надо на меня так смотреть». – «Как?» – «Будто между нами уже все было». – «Нет, я надеюсь, что нет, что еще не все», – захотелось мне закричать, но я ограничился: «Поставь, пожалуйста, чайник».

      Проснулся в четыре ночи, сна нет, темно, долго ворочался, обнимая жену и так и эдак, размышляя, что я такой один, в пять встал, зашел на кухню, зашел в Интернет и понял, что «Нет, не один, нас таких добрая половина, добрая половина проснулась, а вторая спит как ни в чем не бывало, она видит прекрасные сны, это не значит, что она злая, просто у них нервная крепче, или вчера алкоголь, или снотворное, или любовь крепче, та тоже может держать в постели сколько угодно».

      Скоро он уйдет на работу, а у нее отпуск, декрет о мире, о любви к личному мужу, к собственным детям, и Вика будет спать, пока ее не растрогает совесть или голодный плач малыша.

      Этим утром ей хотелось кого-нибудь прибить. Как назло, никого вокруг. Муж уже ушел на работу, он у меня молоток, а где лежат гвозди я не знала. «Может быть, позвонить? Да, он уже в небе. Десять километров».