Я, бабушка, Илико и Илларион. Нодар Думбадзе

поднес стакан ко рту, взглянул на висевший на стене портрет сына и выпил.

      С портрета улыбался Кукури, улыбался так весело, так заразительно, что, прочти я хоть сотню похоронных, поверить в его гибель было невозможно.

      – Этот, да? – тихо спросил меня Анатолий. Я кивнул. Анатолий молча опорожнил свой стакан и сам налил себе.

      – Пей, сынок, пей на здоровье!

      – Дядя Лука, будьте здоровы, тетя Варвара, у вас хорошее русское имя, будьте здоровы! – сказал Анатолий и выпил.

      – Будьте здоровы! – сказал я и тоже выпил.

      Анатолий тут же наполнил стаканы.

      – Погоди, сынок, – остановил его Лукайя. Он капнул из своего стакана на кусок мчади. – Обычно в моем доме первый стакан поднимается за него, – и он взглянул на портрет Кукури.

      – Сынок, сынок… – простонала тетя Варвара и поспешно покинула комнату.

      – Чтоб не видать в жизни света и счастья моему губителю, – продолжал Лукайя, – чтоб в доме его не переводились траур и слезы… – Из соседней комнаты донеслись глухие рыдания тети Варвары. – Чтоб плакали о нем жена и дети его… За память моего Кукури! – Лукайя выпил и посмотрел на Анатолия. Тот отвел глаза.

      – Выпей, Анатолий! – попросил я.

      – Будем здоровы! – Анатолий быстро опрокинул стакан.

      – Не так, Анатолий, надо выпить за память Кукури! – подсказал я и наполнил его стакан.

      – Нет, за его память я пить не стану! – Анатолий отодвинул стакан.

      Лукайя изумленно посмотрел на меня.

      – Не может больше, – постарался я сгладить неловкость.

      – С чего ты взял? – Анатолий выпил, потом снова налил и выпил еще.

      – Напился… Ты извини, дядя Лукайя… – Анатолий встал. – Кто я? – спросил он и пошатнулся.

      – Анатолий! Неудобно… Садись! – попросил я.

      – Coco, скажи, кто я? – повторил он.

      – Как кто? Ты – Анатолий!

      – А тогда, в плантации?

      – И тогда ты был Анатолием! – улыбнулся я.

      – Тогда я был мертвецом. Для кого-то я и теперь мертвец, и потому пьют, наверно, за мою память. Но я не хочу быть мертвецом! Потому что я жив! Никто не хочет быть мертвецом! Дядя Лука, ты уже стар, ты должен помнить мое рождение. Расскажи, прошу тебя, как я появился на свет!.. Вспомни, пожалуйста!

      – Что тебе сказать, сынок, – растерялся Лукайя, – я, конечно, старик, но… ты родился в России… Не могу я помнить…

      – Родился, верно! А мой дом сожгли! Всех угнали в Германию! Мы бежали… Не было выхода… Дядя Лука, жив я или нет? – Анатолий ударил себя кулаком в грудь.

      – Жив, сынок, конечно же жив! Дай Бог тебе долгих лет жизни!

      – А для родителей своих? Для них я покойник… Плачет по мне моя мать или нет?

      – Да уж не смеется, конечно!

      – Но я ведь жив? Зачем оплакивать меня? Справка? Да что справка! Справка – бумажка! Бумага не может убить человека! Человек гибнет от пули. Покажи-ка мне пулю, которая убила твоего Кукури! Где она, эта пуля, дядя Лука?! Нет ее!.. А почему ты не хочешь поверить, что твой сын, так же как я, где-то там, в русском селе…