Царский выбор. Елена Степанян

сама.

      Андрей. Господи Боже!

      Андрей падает на колени, прижимается головой к ножке подсвечного стола, целует ее.

      Андрей. Господи Боже! Милый Ты мой!

      Голос Всеволожского. Андрей! Андрей! Где ты подевался?

      Всеволожский врывается в часовню.

      Всеволожский. Ну конечно, баба богомольная!

      Хватает Андрея за шиворот, вытаскивает из часовни.

      Крики. А-а-а! Бегут! Бегут! Трусы! Догоняй их, ребята! Бей их!

      Голос Варвары. Назад! Все назад! Барин не велел.

      Андрей, Всеволожский и Митрофаныч бегут навстречу возвращающимся мужикам. Женщины и дети тоже собрались большой толпой.

      Всеволожский. Ну молодцы, ребята, молодцы! Век вашей службы не забуду. Сейчас Павел Митрофаныч всем по чарке нальет.

      Андрей. А завтра каждому по двадцати копеек серебром. (Всеволожский морщится. Андрей говорит ему на ухо) Из моих, из моих.

      Всеобщее веселье.

      Двое мальчишек, ходивших догонять разбойников, бегут к усадьбе.

      Мальчишки. Пожар! Пожар! Сонцевские господский амбар подожгли.

      Крик общего ужаса.

      Голоса. Погибли мы, погибли! – Ветер на деревню! – Ой, батюшки! Матерь Божья! Святые угодники! – Ветер-то какой! – Ой, погибель пришла! – Все погорим!

      Андрей (посреди толпы, властно). Бегите, тушите! И Бога молите! Господь помилует нас! Помилует нас Господь!

      Несколько старых женщин опускаются на колени, творя крестные знамения. Все остальные бегут к горящему амбару.

      Сильный ветер гнет деревья.

      Пламя над горящим амбаром поднимается вверх, ни одна искра не отлетает в сторону.

      Некоторые из прибежавших крестьян при виде этого зрелища застывают в изумлении. Остальные бросаются тушить.

      Варвара (изумленно). Павел Митрофаныч, глянь, и впрямь чудо.

      Митрофаныч (раздумчиво). Ветер, он как вода в реке. Где прямо течет, а где в воронки завихряется. Видно, в эфтом месте и случилось завихрение. (Вежливым тоном) Но, конечно же, за все Господа благодарить надо.

      3–а. В доме Всеволожских.

      Иван Родионович в кресле, в отчаянье. Евдокия, Андрей, Фима, нянька Настасья, Митрофаныч.

      Фима (опускается на колени, обнимает отца). Батюшка, голубчик, но ведь все живы, все цело. Ну, сгорело что-то! Разве ж мы не проживем?

      Всеволожский. Все труды прахом! Целый год труда, и всё прахом.

      Евдокия. Бог дал, Бог взял, Родионыч. Грех роптать, ведь такая беда миновала!

      Всеволожский. Да если бы само собой загорелось! Да я бы слова не сказал! – Но когда такое творится! У всех на виду! Ничего не боятся! Грабят, поджигают! И все их знают – и ничего.

      Митрофаныч. Мы такое только в Смутное время видели, ей-богу. При старом царе, при старом воеводе такое и присниться не могло.

      Всеволожский. Нет, я должен с ним поговорить! Я поеду в Касимов, я ему все скажу.

      Андрей в продолжение разговора стоит поодаль, блаженно переживая произошедшее. Услышав последние слова Всеволожского, поворачивается к нему.

      Андрей. Он