Царский выбор. Елена Степанян

меня, сироту, к такому месту пристроил. А что давно не был – мой грех, каюсь. Но я, чай, не у бояр Стрешневых служу. Сам знаешь, князья наши – люди тишайшие. Князь Симеон Васильич всегда повторяет: кто Смутное время пережил, тому заради тишины ничего не жалко. Да если бы я про какой злой умысел…

      Кузьма. Ты, Поликушка, поднимись и встань-ка вон там, возле окошка!

      Поликарп идет ближе к свету, к окну. Кузьма пристально смотрит ему в лицо.

      Кузьма. Тебе ведомо, Поликарп, что такое ересь?

      Поликарп (ошарашенный). Я, батюшка, читать-писать умею, в уме считаю побыстрее самого Трофим Игнатьича, еще я шорное дело знаю, столярные работы делать умею… Где же мне еще какие-то ереси знать, что я – семи пядей во лбу?

      Кузьма (цедит). Больно много говоришь, Поликушка.

      Поликарп. Это я со страху. Я же вижу, что ты на меня гневаешься, а за что – понять не могу. Оттого и страшно.

      Кузьма. Ну хорошо. Я тебе помогу. Ходят к твоему Трофиму диковинные страннички, а ты об этом ничего не докладываешь.

      Поликарп. Ну, батюшка, их же столько ходит! Им тогда запись вести надо. А уж что они несут! Каждый думает, чем больше наврет, тем больше ему подадут. Они же заради этого и странствуют.

      Кузьма. А Михайло Иванов, что по воде ходит, он тоже подаяния просить приходил? Да? И князь Симеон Васильевич ему из своих рук подавал?

      Поликарп. Ну, батюшка Кузьма Кузьмич, ну ты прям Даниил-пророк! Был такой старец в усадьбе нашей, только меня в ту пору в Москве не было. Меня Игнатьич в нижегородские имения посылал, у нас там падеж скота случился…

      Кузьма (сквозь зубы). Где у них только нет имений. – (Громко) Так почему же не доложил?

      Поликарп. Да кабы я помыслить мог, что тебе про это знать важно. Теперь буду докладывать. Дай Бог памяти на всю их брехню. А запись вести – так Трофим поймает.

      Кузьма. А ты не про каждого докладывай, а только про особых, которых привечают особо, князю Прозоровскому представляют, пред его светлые очи.

      Поликарп. Батюшка Кузьма Кузьмич, да ведь богомольцев и юродивых и в царских палатах привечают. Кабы князь его слова на веру принял, он бы его к царю отвел.

      Кузьма. А царь бы его признал еретиком злым и приказал бы сжечь живьем.

      Поликарп (падая на колени). Батюшка, прости меня! Это же не по моему разумению. Ты хоть меня научи!..

      Кузьма. Встань, Поликушка! И стой так, чтобы я на тебя снизу смотрел.

      Поликарп (поднимаясь). Слушаюсь, батюшка.

      Кузьма. Так что же этот Михайло врал?

      Поликарп. Батюшка, да повторять стыдно! Хуже Аленки-побирушки, что каждую неделю за подаянием ходит. У ней сын догола раздемшись на крышу залазит и кричит, что он царь Навуходоносор.

      Кузьма. Слишком много говоришь, Поликушка.

      Поликарп. Да мне же вспомнить надо, концы с концами соединить. Меня ж не было при этом. Трофим Игнатьич рассказывал и тоже сомневался. У него выходило, что он не то что отца, а дедушку Ивана Грозного видел.

      Кузьма. А что ж тут стыдного?

      Поликарп. Да это-то ладно.