Пепел Нетесаного трона. На руинах империи. Брайан Стейвли

веки здорового глаза, рубец пустой глазницы. Рот приоткрыт, с губы стекает ниточка слюны. Рук взял висевшую на краю кувшина у кровати тряпку и бережно стер ее.

      – Свидетель, – тихо позвал он.

      Старик нахмурился, дернулся во сне, неразборчиво забормотал.

      – Свидетель, – так же тихо повторил Рук, тронув ладонью пылающий лоб. – Я вернулся.

      Веки единственного глаза затрепетали, несколько отчаянных мгновений старик всматривался в темноту и наконец остановил взгляд на Руке.

      – А, – сипло выговорил он и беспомощно улыбнулся. – Кха Лу… Ты не спешил с возвращением. Еще немного, и…

      Хриплый влажный кашель ухватил его за грудки, ударил и отшвырнул навзничь на циновки. Свидетель слабо потянулся к тряпке в руке гостя, взял ее, сплюнул и, закрыв глаз, долго прерывисто дышал, прежде чем договорить:

      – Ты мог меня и не застать.

      Рук удобнее сел, скрестив ноги, перед тощим тюфяком.

      За годы служения Эйре он не раз ухаживал за умирающими и знал, что их нужды так же различны, как их лица. Одним хотелось, чтобы их провожали в могилу шуткой, другие слепо, яростно отрицали смерть. Свидетель Вуо-тона никогда не прятал лица от жестокой правды.

      – Что я могу сделать? – просто спросил Рук.

      Он проверил кувшин – полон или почти полон. А вот миска рядом полупустая, на донышке остывший бульон.

      – Принести тебе поесть? Рыбы? Сладкого тростника?

      Старик оттопырил губы, будто плюнуть собрался.

      – Трубку, – попросил он, указывая полку на стене.

      – Дым вредит легким.

      – Умирающему, Кха Лу, все во вред. Дай трубку.

      Рук, кивнув, снял с полки блестящую трубку.

      – Тростник в чашке, – слабо произнес свидетель. – Уголек в горшке.

      Подготовить трубку недолго. Рук деревянными щипцами извлек из набитого песком горшка уголек, поднес к губам полую тростинку, втянул сладкий и едкий дым и передал трубку старику.

      Свидетель неглубоко затянулся, выдохнул жидкое облачко дыма, выдавил слабое подобие улыбки и повернулся к Руку, зорко прищурив уцелевший глаз.

      – Ты растолстел.

      Рук подавился смешком.

      – Я самый тощий жрец во всем храме.

      – Жрецы… – пренебрежительно отмахнулся свидетель. – Они все жирные. Курениями и песнопениями жир из тела не вытопишь.

      Он неожиданно ловко крутанул в руках трубку и чубуком ткнул Рука под ребра.

      – Толстый, неповоротливый.

      Глаза у него радостно блеснули. Впервые за всю жизнь свидетелю удалось пробить защиту Рука. Тот еще ребенком, особенно ребенком, обладал сверхъестественной способностью заранее видеть движение, предугадывать выпад человека с той же легкостью, с какой предвидел бросок змеи. Это не мешало свидетелю тыкать его всякий раз, стоило Руку отвернуться – за едой, в воде, с кормы каноэ… Как видно, старик и перед смертью не лишился двух неразлучных радостей – тяги к борьбе и гордости.

      Но еще до следующего хрипящего