Каждый дар – это проклятие. Кэролайн О’Донохью

рты, – отвечаю я, делая вид, что все просто. – Ну а Холли с Фионном, наверное, расстанутся. Или, не знаю, переживут как-нибудь. Как это делают «популярные» ученики и ученицы.

      – Как? – резко спрашивает Фиона. – Наладить отношения в школе уже не получится. А скоро все разойдутся навсегда. Ты, возможно, только что изменила траекторию всей их жизни.

      Чувство вины холодом погружается в желудок, черной змеей затягивается в узел.

      – Не преувеличивай. Кроме того, подумаешь, какие у них заботы. Не чета нашим. Подумаем лучше о нас.

      – Да, – говорит она с отвращением. – Подумаем о нас.

      Я надеялась, что после того, как мы придем ко мне, холод немного растает, но ошибалась. Девочки одалживают у меня обувь, вызывают такси и ждут в тишине. Атмосфера не улучшается, даже когда они садятся за мой кухонный стол, уставившись в свои телефоны.

      – Холли ослепла, – пытаюсь я снять напряжение. – Может, поговорим хотя бы об этом?

      Они откладывают телефоны нарочито агрессивно, как будто их об этом сердито просят родители за обедом.

      – Думаю, теперь об этом будут вспоминать еще долгое время, – категорично заявляет Лили. – Завтра о происшествии точно напечатают в газете.

      – А все же, есть какие-то предположения? – настаиваю я. – То же самое случилось той ночью с Ро и Аароном. Только на минуту, и когда я очень разозлилась.

      Фиона снова просматривает свой телефон.

      – Может, твой талант развивается, – рассеянно говорит она. – Может, он становится лучше с каждым разом, как ты ведешь себя как стерва.

      – Фиона, я же сказала, что сожалею, и извинилась.

      – Но не перед ними.

      – О боже, Фи, успокойся уже! Ладно, извинюсь и перед ними. Давай поговорим о слепоте, ладно?

      – Раньше я нравилась тем людям, Мэйв, – говорит Фиона. – Они неплохо ко мне относились.

      Я напрягаюсь.

      – И что это должно значить?

      Она смотрит на меня сквозь полуприкрытые веки, словно я сама должна догадаться.

      – Ты же читаешь мысли, – огрызается она.

      Мне не нужно читать ее мысли. Подружившись со мной, она закрыла для себя некоторые дороги, отказалась от некоторых преимуществ, и теперь, хотя бы на минуту, хочет вызвать во мне чувство вины.

      – Что ж, извини, что тебе пришлось променять популярность и обыденность на чудаковатость и необычность, – огрызаюсь я.

      Это жестко. Слишком жестко. Но ведь, в конце концов, Фиона выиграла. Она будет сниматься в сериале, как раз потому что десять месяцев назад решила подружиться со мной. Предположение слишком нелепое, чтобы произносить его вслух, но Фиона все равно строго смотрит на меня, словно догадывается, о чем я думаю. Потом встает и говорит:

      – Я ухожу.

      Они обе уходят, и я остаюсь одна. Сижу и дрожу в мокрой одежде.

      Никаких веских причин идти в школу у меня нет. Мы с Ро не договаривались о встрече; кроме того, этим я ничего никому не докажу. Но меня добивает как раз одиночество; меня охватывает паранойя и чувство нереальности происходящего, как будто вокруг одни ловушки. Я хочу найти