Черникина и другие. Оля Ф.

в Польше. А польский – это такой язык смешной! Как плюются они, когда разговаривают!

      Богачу, директору школы, так понравилась его шутка, что он, наклонив голову вперёд, расхохотался сам. Черникина поёжилась. На абсолютно лысой голове директора школы было место, которое пульсировало, когда он смеялся или наливался красным кипящим гневом. Он был танкистом. И что-то там случилось, и его ранило в голову. Операцию сделали, но кость в этом месте отсутствовала. Черникина отвернулась, её подташнивало. Почему-то Черникиной казалось, что под блестящей кожей лысины живёт большая медуза, которая хочет вырваться наружу, но не может.

      Директор школы, военный в отставке, преподавал у них географию и начальную военную подготовку. На первом занятии по НВП Черникина уронила себе винтовку на большой палец правой ноги. Из-за этого её освободили от физкультуры на две недели.

      – А ещё поляки кушают бигос. Это еда такая. Из квашеной капусты с мясом. – Богач принялся рассказывать про то, как его солдаты мучились животами, переев этого бигоса.

      Черникина рассеянно слушала. На уроках географии Богач говорил либо о Польше, либо о танках. Географии он не знал. Черникина была с ним солидарна в этом.

      А на втором уроке НВП он рассказал про нейтронную бомбу. И с тех пор каждый раз, усаживаясь на своё место, Черникина в каком-то странном внутреннем ажиотаже ждала, когда её мысли окажутся далеко от кабинета НВП, в мёртвом городе, где не осталось никого, кроме неё, потому что ночью сбросили нейтронную бомбу. Она мысленно бродила по нему, не надеясь никого встретить, потому что все люди уже умерли. Черникина заходила в не нужные никому квартиры, открывала работающие холодильники, каталась на ничейных велосипедах. Ей не было страшно в том мёртвом городе. Она знала, что у неё есть две недели жизни. А через две недели, когда нейтронное заражение станет неопасным, в город придут американцы. А американцы ещё хуже фашистов. И вместе с американцами придёт и смерть Черникиной.

      Всякий раз, когда она добиралась до этого места, у неё перехватывало горло. Черникина судорожно вздыхала, поднимала руку и отпрашивалась в туалет. Там она тихо и коротко плакала. Умирать Черникина не хотела. Смерть её пугала тем, что умереть можно было только один раз и навсегда.

      Потом Черникина насухо вытирала покрасневшие глаза и отправлялась по пустому школьному коридору в кабинет НВП. В школе было так тихо, что казалось – нейтронная бомба здесь уже побывала.

      Желтуха

      Черникиной шёл пятнадцатый год. Однажды у неё поднялась температура, и её решено было показать врачу. Врач за каких-то жалких девяносто секунд сначала выписала, а потом и поставила Черникиной диагноз «ОРВИ». Нужно было уходить. Но тут Черникина обратила к окну свои прекрасные миндалевидные глаза тёмно-сочного карего цвета, обрамлённые букетами пушистых ресниц, и все увидели, что вместо голубого перламутра в её белках плещется пошлая охра.

      Сорока днями в детской инфекционной больнице в начале