Черникина и другие. Оля Ф.

в комнату художников. Это были люди с намётанным взглядом и плохими привычками.

      – Поздравляю с Восьмым марта! – сказали ей синие глаза такого азарта, что Черникина даже не удосужилась взглянуть в протянутую кружку.

      – Только выдохни! – сказали ей синие глаза и заулыбались.

      Черникина выдохнула, а вдохнула уже на сцене. Свет в зале убрали, и она сама стала фитильком, который тревожным и радостным голосом заговорил:

      – Добрый вечер, дорогие друзья!

      Дорогие друзья были не видны Черникиной в темноте зала, но она чувствовала, что она сама – тепло, а друзья – ещё более тепло. Черникину так потянуло вдруг к друзьям, что она обошла микрофонную стойку и сделала два тук-тука каблуками…

      – Воды! Да принесите же воды! – слышала Черникина голос Эллы Лавринович.

      Черникиной дали воды, она её выпила, и концертная яма, куда она свалилась, вновь превратилась в лотерейный барабан.

      Последнее, что слышала Черникина, – это то, как синие глаза в ужасе орали на Лавринович:

      – Это же спирт был! Какая вода?! Пирожное надо!

      Маки

      Задремавшую в долгом пути Черникину вытряхнули из машины и поставили на ноги.

      – Мы приехали, – сказала мама.

      – Это Медео? – спросила Черникина, захлёбываясь видом гор.

      – Это Медео, – ответила мама.

      В самом слове «Медео» было столько сладкого от слова «мёд» и притягательного от округлого звука «о» на конце, что она не удивилась тому, что воздух благоухал свежеразломленным спелым холодным яблоком.

      Черникина рассматривала конусы гор, с вершин которых как будто стекала яркая белая краска, сверкая на остальном ослепительно синем фоне. «Да я же их точно так и рисовала в детском саду!» – подумала Черникина.

      – Далеко не уходи, – воскликнула мама ей вслед, когда Черникина пошла по тропинке, которая сворачивала за скалу.

      Черникина обогнула её и замерла. Перед нею вдаль, в стороны, в вышину лежало прозрачное алое поле маков. Казалось, что огромный лоскут красного блестящего шёлка варится и кипит в огромном чане – от малейшего движения воздуха лепестки маков оживали и начинали пульсировать постоянно движущимися волнами.

      Черникина никогда не видела столько синего, красного и белого, плывущего в абсолютной тишине цвета.

      Казалось, что маковое поле само бежит и торопится к ней. Черникиной показалось, что она не идёт, а плывёт к красным горящим цветам.

      Маки почти доставали ей до пояса. Черникина разглядывала их чёрные бархатные глаза, глубоко сидящие в окружении прозрачных алых юбочек, которые безостановочно взлетали и метались.

      Черникина принялась рвать цветы. Они вырывались только с корнем, как бы она ни старалась разломить стебель.

      Когда она протянула маме букет маков, та, сказав спасибо, добавила:

      – Но рвала ты их напрасно. Это горные маки. Они гибнут в букетах сразу же.

      – Почему? –