Черникина и другие. Оля Ф.

и слушать песню Высоцкого про беду.

      Черникина никогда не провожала дядю Диму до дверей. Она говорила ему «до свидания», а потом слушала, как в прихожей сначала становилось очень-очень тихо, а потом мама начинала греметь цепочкой.

      Черникина знала: у дяди Димы – семья. И сын Алёша. В июне они оказались в одном пионерском лагере, в разных отрядах. Черникина всю смену тщательно следила за тем, чтобы случайно не оказаться в поле его зрения. Это оказалось легко, потому что Алёша сам строго соблюдал дистанцию.

      Один раз в год, на мамин день рождения, дядя Дима приглашал её в ресторан. Черникина всегда дожидалась маминого возвращения. И если мама задерживалась, то Черникина каждые пять минут высовывалась с балкона, чтобы не пропустить в февральской метели два серых силуэта.

      Однажды Черникина открыла дверь и увидела энергичную женщину с красивыми зелёными глазами. Обомлевшая Черникина плохо поняла, что она должна передать маме, потому что на женщине были точно такие же красные австрийские туфли, как у мамы. Черникина даже помнила, что они стоили шестьдесят пять рублей, потому что она вместе с мамой выбирала их на барахолке!

      А потом дядя Дима долго не приходил в гости. Черникина не спрашивала маму, когда он придёт опять, потому что чувствовала, что мама сама не знает ответа.

      Как-то Черникина вернулась с улицы и увидела на столе бутылку вина со страшным названием «Бычья кровь». А потом услышала:

      – Ну-с, барышня, что с вами приключилось сегодня?

      Черникина обрадовалась, но ещё больше удивилась. Потому что было воскресенье.

      Солнечные очки

      Расплетённая коса Черникиной из толстой чёрной блестящей селёдки в один момент превратилась в лаковое нефтяное озеро, стекавшее по спине до нижней части немецкого раздельного купальника, который был сначала тайной, а теперь и явной гордостью её. Отдёргивая попеременно ступни от острой, жгущейся гальки, она балансировала руками и торчащими в разные стороны, как у молодой козы, грудями.

      Остановившись около своих, Черникина, пока с неё слетали струйки морской воды, с тоской смотрела на маму, дядю Витю, тётю Лиду, Серёжу, Виталика, братца своего Женю и сестрёнку Иру. Нет, не таким представлялся ей отдых в Туапсе. Семейство отпускало от себя Черникину не более чем на десять минут.

      Привыкая к ощутимому давлению гальки под спиной, она устроилась на старом покрывале, которое ей пришлось тащить из дома. Черникина надела польские мамины очки, которые превращали её из девочки в девушку в одну секунду, вытянулась и начала дремать, нагреваясь от солнца и шума.

      Поморгав и пощурившись, Черникина открыла адаптированные к очкам глаза и немедленно потребовала у мамы:

      – Десять минут, ты обещала! Я только по набережной пройдусь.

      Мама с улыбкой посмотрела на Черникину, как будто хотела что-то сказать, но в последний момент передумала и только быстро кивнула:

      – Ну иди.

      Семейство проводило Черникину внимательными взглядами.

      Это был её день. Если