Беспризорные. Бродячее детство в Советской России (1917–1935). Лучано Мекаччи

лужу воды.

      – Один!..

      – Другой!..

      – Пятый!.. – считает солдат.

      – Все!.. пошли дальше.

      Идут в другую камеру, первых ведут с собой. Они начинают дрожать, им холодно, просят отпустить, обещают больше никогда не пользоваться теплом, но облава только покрикивает:

      – Знаем, знаем. Мы вон всех в Муур представим…

      – За что, за какое дело, укажи дело?!

      – Муур найдет.

      – Навяжет. Не навяжет, мы чисты.

      Высаживают из второй и третьей камер. Толпа увеличивается, шумит, многие начинают неистово ругаться. Гудит трюм и ухает.

      Все следующие камеры уже разбужены… Одни там убегают от облавы в боковые проходы. Плещется под их ногами вода. Кругом шорох, будто тысячи крыс движутся в темноте. Другие лежат, ждут облавы. Они согласны и в Муур и куда угодно, лишь бы еще немножко полежать у тепла, захватить его с собой.

      Скоро освободят все камеры, беспризорников набралось почти около сотни; трудно держать их охране, и она злится, грозит оружием.

      – Пусти, пускай, какое право имеешь арестовывать!

      – Тише! – катится по трюму гик охраны.

      – Идем, идем! – волнуются беспризорники.

      Несколько человек вырываются и бегут.

      – Стой, стой!

      Но они бегут.

      Готов ухнуть предупреждающий выстрел, но Мироныч говорит:

      – Не убежат, в конце их захватим…

      […] В трюме остался агент, Мироныч и факельщик. Они идут в последнее место.

      В стороне от главного коридора, – нужно идти по целой сети узких и путаных проходов, – установлена одна батарея. Проход в нее настолько узок, что разойтись двоим повстречавшимся трудно. За этой батареей могут поместиться два человека. Облава знает это, но редко заходит.

      – Двое, пусть лежат…

      У этой батареи давно уже спит беспризорник Ванька Губан. Он отбил ее у всех, кто пытался занять, и теперь никого не пускает. За эту батарею было больше всего борьбы и драк; каждый не раз думал о ней, когда его выгоняли от тепла на снег в час ночи под частые звездочки. Но трудно осилить Губана. Парень невысок, и годов ему четырнадцать-пятнадцать, не больше, а биться с ним – надо много смелости. Широк Губан непомерно и толст. У него длинные, костлявые руки, кулаки – как шары на штанге, и работает он ими не хуже паровозных шатунов. У Губана короткая шея, крепко вбитая между крутых плеч. Голова лобастая и широкие челюсти, усаженные здоровыми, чуть желтоватыми зубами. […] Никого не боится Губан в тюрьме, с опаской поглядывает на одного Гришку Жихаря[66].

      Гришка – беспризорный, приехавший издалека, с Дальнего Востока, он знает «какую-то нерусскую борьбу», возможно боевое искусство, и легко одерживает верх над другими ребятами. Гришка и Губан устраивают поединок за самую лучшую в подземелье батарею. Когда после жестокой схватки они входят в дальнюю камеру, то видят там женщину, которая кормит грудью младенца, лежащего у нее на коленях: «Подняла женщина глаза на избитых Губана и Жихаря. Оба они молча

66

Кожевников А. В. У тепла // Шпана… На сайте ЛитМир: https://www.litmir.me/br/?b=553229&p=1