Беспризорные. Бродячее детство в Советской России (1917–1935). Лучано Мекаччи

из ночных рейдов и передачу задержанных детей в приемник-распределитель. Патрульный отряд возглавляла Ася Калинина, руководитель Совета по оказанию помощи голодающим детям, молодая большевичка в характерной кожанке, вооруженная револьвером.

      В вечерней пронизывающей изморози угасающе мелькают пожелклые дуговые фонари. У подъезда вокзала насторожилась группа сотрудников МОНО, милиционеры, комсомольцы. Тихо переговариваются, стараясь быть неуслышанными ни носильщиками, ни шмыгающими всюду беспризорными.

      Полторы тысячи комсомолок и работниц мобилизовано. Всю ночь работать по городу придется.

      Из серо-промозглого тумана вырисовывается большое пятно идущей массы. Начальник ОДТООГПУ делает распоряжения.

      – Стрелки охраны – цепью по путям. Группы работниц – по отдельным тупикам к запасным составам, – разъясняет районный инспектор-женщина МОНО.

      – Товарищи, подход к беспризорным должен быть особо мягким, непринудительным. Мы берем милицию и железнодорожную охрану только как путеводителей, знающих обстановку и места скопления беспризорных. Всеми силами стараться уговорить ребят идти за нами в приемники.

      Точно в сражении двинулись. Идут… Оцепляют первый состав… Хлопают двери вагонов…

      Вот маленький темный комочек вывалился из вагона, юркнул под колеса, покатился через пути. За ним ринулся комсомолец.

      – Стой… да погоди же ты… шкет… Эй, товарищ!

      – Пусти! – заячье-детский вскрик. – Ступай к чертям! Опять облава!.. Сволочи!..

      На помощь мчалась девушка в красной косынке. Выхватила и закрыла собой малыша, как наседка.

      – Товарищ, нельзя так с детьми… вы забыли инструкцию…

      Беспризорный исподлобья глядел на обоих и пытался захныкать.

      – Да-а-а… Обормот! Инструкции не знаешь, – подхватил он упрек девушки.

      – Я… что ж… Я только схватил его, – смущенно оправдывался комсомолец. – Потому бежит, как белка… Не рассчитал.

      По составам мелькают огоньки. Это со свечками в руках девушки осматривают вагоны, полки, под лавками.

      В дежурке ГПУ «накапливается материал». Окруженные комсомолками и работницами вваливаются туда группы «изъятых» малышей. Чудовищные лохмотья, страшные, бледно-грязные лица, трясущиеся от холодной дрожи обрывки рукавов, подкладки. Вот привели черного от угольной пыли, со скомканным гневом лицом малыша, похожего на подземного гнома.

      – Ваваа… га… вв-авв… – глухо мычал он.

      И вдруг прыжком бросился на милиционера.

      – Берегись! – раздался девичий крик, – у него нож! Всю дорогу мне грозился… Глухонемой…

      – Как это он вас не ударил? – удивляются отнимающие у озверевшего глухонемого нож. – Они это разом…

      – Не знаю, – сконфуженно говорит девушка комсомолка. – Я дорогой спокойно с ним говорила, – понял видно…

      Вводят веселого, жизнерадостного мальчугана, с розовощеким, хоть и грязноватым лицом. Заячья шапка