Мещане. Максим Горький

Ивановна. А что тебе деньги? Всё равно зря промотаешь…

      Перчихин (усаживаясь). Верно, мать! Деньги мне не к рукам… верно!

      Бессеменов. Значит, опять-таки не было резона продавать…

      Перчихин. Был резон. Слепнуть стала птица… стало быть, скоро помрет…

      Бессеменов (усмехаясь). Ты, однако, не совсем дурак…

      Перчихин. Рази я это от ума поступил? Это от низости натуры моей…

(Петр и Тетерев входят.)

      Татьяна. А Нил где?

      Петр. Ушел с Шишкиным на репетицию.

      Бессеменов. Где это они играть хотят?

      Петр. В манеже. Спектакль для солдат.

      Перчихин (Тетереву). Божьей дудке – почтение! Синиц ловить идем, дядя?

      Тетерев. Можно. А когда?

      Перчихин. Хоть завтра.

      Тетерев. Не могу. Покойник есть…

      Перчихин. До обедни?

      Тетерев. Могу. Заходи. Акулина Ивановна! А не осталось ли чего-нибудь от обеда? Каши или в этом роде чего-либо?..

      Акулина Ивановна. Изволь, батюшка, есть. Поля, принеси-ко там…

(Поля уходит.)

      Тетерев. Премного благодарен. Ибо сегодня, как вам это известно, не обедал я по случаю похорон и свадьбы…

      Акулина Ивановна. Знаю, знаю…

(Петр, взяв налитый стакан, уходит в комнату за аркой, сопровождаемый испытующим взглядом отца и недружелюбным – Тетерева. Несколько секунд все пьют и едят молча.)

      Бессеменов. А хорошо ты, Терентий Хрисанфыч, заработаешь в этом месяце. Почти каждый день покойник.

      Тетерев. Везет… ничего.

      Бессеменов. И свадьбы часто…

      Тетерев. И женятся усердно…

      Бессеменов. Вот накопи деньжат да и сам женись.

      Тетерев. Не хочется…

(Татьяна уходит к брату, и между ними начинается тихая беседа.)

      Перчихин. Не женись, не надо! Нашему брату, чудаку, женитьба ни к чему. Лучше пойдем снигирей ловить…

      Тетерев. Согласен…

      Перчихин. Расчудесное это занятие – снигирей ловить! Только что снег выпал, земля словно в пасхальную ризу одета… чистота, сияние и кроткая тишина вокруг… Особенно ежели день солнечный – душа поет от радости! На деревьях еще осенний лист золотом отливает, а уж ветки серебрецом снежка пухлого присыпаны… И вот на этакую умилительную красоту – гурлы! гурлы! – вдруг с небес чистых стайка красных птичек опустится, цви! цви! цви! И словно маки расцветут. Толстенькие эдакие пичужки, степенные, вроде генералов. Ходят и ворчат и скрипят – умиление души! Сам бы в снигиря обратился, чтобы с ними порыться в снегу… эх!..

      Бессеменов. Глупая птица, снигирь.

      Перчихин. Я сам глупый…

      Тетерев. Рассказано хорошо…

      Акулина Ивановна (Перчихину). Младенец ты…

      Перчихин. Люблю птичек ловить! Что есть на свете лучше певчей птицы?

      Бессеменов. А ловить ее, птицу-то, грех. Знаешь?

      Перчихин. Знаю. Но ежели люблю? И ничего кроме делать не умею. Я так полагаю,