Мещане. Максим Горький

неразрешенным до поры, пока вы не наймете дворника…

      Акулина Ивановна. На кой шут он нужен, дворник? Отец сам двор убирает…

      Петр. И это называется – скряжничеством. А скряжничать нехорошо, имея в банке…

      Акулина Ивановна. Ш-ш! Нишкни! Отец услышит – он те задаст банк! Ты в банк-то деньги вложил?

      Петр. Послушайте!

      Татьяна (вскакивая). Петр, да оставь хоть ты… ведь терпения не хватает…

      Петр (подходя к ней). Ну, не кричи! Незаметно для себя втягиваешься в эти споры…

      Акулина Ивановна. Застонали! Слова сказать матери-то нельзя…

      Петр. Изо дня в день – одно и то же… На душу от этих прений садится какая-то копоть, ржавчина…

      Акулина Ивановна (кричит в дверь своей комнаты). Отец! Иди чай пить…

      Петр. Когда истечет срок моего отлучения от университета, я уеду в Москву и, как прежде, буду приезжать сюда на неделю, не больше. За три года университетской жизни я отвык от дома… от всего этого крохоборства и мещанской суеты… Хорошо жить одному, вне прелестей родного крова!..

      Татьяна. А мне вот некуда ехать…

      Петр. Я говорю тебе – поезжай на курсы…

      Татьяна. Ах, зачем мне курсы? Я жить, жить я хочу, а не учиться… пойми!

      Акулина Ивановна (снимая чайник с самовара, обожгла руку и вскрикивает). Ах, пострели те горой!

      Татьяна (брату). И я не знаю, не представляю – что значит жить? Как я могла бы жить?

      Петр (задумчиво). Н-да, жить надо умеючи… осторожно…

      Бессеменов (выходит из своей комнаты и, оглядев детей, садится за стол). Нахлебников звали?

      Акулина Ивановна. Петя! Позови-ко…

(Петр уходит. Татьяна идет к столу.)

      Бессеменов. Опять пиленого сахару купили? Сколько раз я говорил…

      Татьяна. Ну, не всё ли равно, папаша?

      Бессеменов. Я говорю не тебе, а матери. Тебе, я знаю, всё равно…

      Акулина Ивановна. Всего фунт купила я, отец. Целая голова есть, только не успели расколоть… не сердись!

      Бессеменов. Я не сержусь… Я говорю – пиленый сахар тяжел и не сладок, стало быть, невыгоден. Сахар всегда нужно покупать головой… и колоть самим. От этого будут крошки, а крошки в кушанье идут. И сахар самый, он легкий, сладкий… (Дочери.) Ты чего морщишься да вздыхаешь?

      Татьяна. Ничего, ничего… так…

      Бессеменов. А коли ничего, так незачем и вздыхать. Неужто отцовы слова так тяжело слушать? Не для, себя ради, а для вас же, молодых, говорим. Мы свое прожили, вам – жить. А когда глядишь на вас, то не понимаешь – как, собственно, вы жить думаете? К чему у вас намерения? Наш порядок вам не нравится, это мы видим, чувствуем… а какой свой порядок вы придумали? Вот он, вопрос. Н-да…

      Татьяна. Папаша! Подумайте, который раз говорите вы мне это?

      Бессеменов. И еще, и без конца, до гроба говорить буду! Ибо – обеспокоен я в моей жизни. Вами обеспокоен… Зря, не подумавши хорошо, пустил я вас в образование… Вот – Петра выгнали, ты – в девках сидишь…

      Татьяна. Я работаю… я…

      Бессеменов.