Мальва. Максим Горький

нее и замолчал.

      Мальва, обняв руками колени, тихонько покачивала корпусом, рассматривая зелеными глазами сверкающее, веселое море, и улыбалась одною из тех торжествующих улыбок, которых так много у женщины, понимающей силу своей красоты.

      Парусное судно скользило по воде, как большая, неуклюжая птица с серыми крыльями. Оно было далеко от берега и шло еще дальше, туда, где море и небо сливались в синюю бесконечность.

      – Что молчишь? – спросил Василий.

      – Думаю, – сказала Мальва.

      – Про что это?

      – Так, – повела она бровями и, помолчав, добавила: – Сын у тебя – молодец парень…

      – А тебе что? – ревниво воскликнул Василий.

      – Мало ли что…

      – Ты смотри! – окинул он ее суровым взглядом, полным подозрения. – Ты не дури! Я хотя и смирный, но ты меня не дразни, – да!

      Он стиснул зубы и сжал кулаки, продолжая:

      – Ты сегодня сразу, как приехала, играть начала что-то… Я еще не понимаю этого… ну, смотри, пойму, неладно тебе будет! И улыбочки у тебя этакие… и всё такое… Я тоже с вашей сестрой умею обращаться…

      – А ты меня, Вася, не пугай… – равнодушно и не глядя на него попросила она.

      – То-то! не шути же…

      – А ты уж не стращай…

      – Я и взбучку дам, коли баловать начнешь… – грозил Василий, озлобляясь.

      – Бить станешь? – обернулась она к нему, с любопытством глядя в его взволнованное лицо.

      – А что ты за графиня? И вздую…

      – Да я тебе что – жена, что ли? – вразумительно и спокойно спросила Мальва и, не дожидаясь ответа, продолжала: – Привыкши бить жену ни за что ни про что, ты и со мной так же думаешь? Ну, нет. Я сама себе барыня, и никого не боюсь. А ты вон – сына боишься: давеча как заюлил перед ним – стыд! А еще грозишь мне!

      Она презрительно качнула головой и замолчала. Ее холодные, пренебрежительные слова подавили озлобление Василия. Никогда еще он не видал ее такой красивой.

      – Разошлась, раскаркалась… – молвил он, и злясь и любуясь ею.

      – И еще скажу тебе вот что. Ты Сережке бахвалился, что я без тебя, как без хлеба, жить не могу! Напрасно ты это… Может, я не тебя люблю и не к тебе хожу, а люблю я только место это… – Она широко повела рукой вокруг себя. – Может, мне то нравится, что здесь пусто – море да небо и никаких подлых людей нет. А что ты тут – это всё равно мне… Это вроде платы за место… Сережка был бы – к нему бы я ходила, сын твой будет – к нему пойду… А еще лучше, кабы вас вовсе никого не было… обрыдли вы мне!.. Если я с моей красотой захочу – я всегда себе мужика, какого мне нужно, выберу…

      – Вот ка-а-к?! – свирепо зашипел Василий и вдруг схватил ее за горло. – Так вот что-о?

      Он встряхивал ее, но она не отбивалась, хотя лицо ее краснело и глаза наливались кровью. Она просто положила обе свои руки на его руку, давившую ей горло, и упорно смотрела ему в лицо.

      – Так в тебе вон что есть? – хрипел Василий, всё свирепея. – А – молчала, шкура… а – обнимала… а – ласки мне… Я ж тебе дам!

      Он пригнул ее к земле и с наслаждением ударил по шее раз, два – тяжелыми