Долгое дело. Станислав Родионов

и что же все-таки определяет человека? – спросил он.

      – Думаю, что образ жизни.

      Беспалов чуть посомневался и добавил:

      – В который обязательно входит труд.

      – Согласен, – улыбнулся Рябинин.

      – Так вы смыслом нашего существования полагаете образ жизни?

      – Нет.

      – А что?

      – Пока не знаю, – ответил Рябинин, как отвечал ему не раз.

      – Пока, – усмехнулся Беспалов. – Многие проживают жизнь, да так и никогда и не узнают, для чего.

      – Я надеюсь узнать.

      Юрий Артемьевич пригладил стружку висков, которую простоватая секретарша как-то посоветовала ему распрямить в парикмахерской, и неожиданно спросил:

      – Допустим, человек меряется не только трудом… Почему же вы сами работаете, как лошадь?

      Рябинин хотел переспросить – как кто? Ну да, лошадь, та самая, которую он привел в пример, как тоже работающую. Нужно ответить что-нибудь остроумное, легкое, не вдаваясь. Например: «Разве бывают лошади в очках?» Или: «А что, из моего кабинета слышно ржание?»

      – Почему не звонят с места происшествия? – спросил Рябинин.

      Из дневника следователя. Я и сам иногда задумываюсь, почему все дни занят только работой. Трудолюбивый очень? Да вроде бы как все. Деньги люблю? Зарплата у меня средняя. Выслуживаюсь? С моим-то характером… Горжусь броским званием? Есть звания погромче. Возможно, мне нечего делать? Да не работай, я был бы загружен еще больше, столько есть занятий по душе. Может быть, желание трудиться вытекает из сущности человека, и прав Юрий Артемьевич – рождаемся мы для работы?

      Но тогда я не понимаю, почему существо, которое трудится, ест, пьет, спит и смотрит телевизор, называется человеком? Ведь лошадь тоже трудится, ест, пьет и спит. Ах да, она не смотрит телевизор. Но только потому, что его не ставят в конюшню. Кстати, я тоже его не смотрю…

      Прав Юрий Артемьевич: лошадь я.

      Толпа – первый признак чрезвычайного события. У подъезда скопилось человек десять. Телефонограмма не соврала.

      Петельников и Леденцов еще на ходу, еще на тормозном пути распахнули дверцы, выпрыгнули на асфальт и оказались в этой жиденькой толкучке. Одни старухи…

      – Это у нас, – сказала одна, настолько маленькая, что инспектора придержали шаг, опасаясь ее задавить.

      – Бандитизм в нашей квартире, – подтвердила вторая, чуть повыше, но такая полная, что уж теперь они пропустили ее вперед, чтобы не быть задавленными…

      Большая передняя, в меру заставленная отжившей мебелью. Длинный коридор, ведущий в кухню. Запах старых коммунальных квартир – дерева, лежалой ткани, забытых духов и валерьянки.

      – Чайку попьете? – спросила маленькая, энергичная.

      – Чего попьем? – опешил Петельников.

      – Мария, дак они, может, как теперешние мужики, чай не принимают, – заметила тучная.

      – Нальем чего и погорше, – согласилась первая старушка и показала на дверь, где, видимо, им и могли налить чего погорше.

      – Гражданки! –