Долгое дело. Станислав Родионов

силой, словно на нее давила земля. Злость. Она полегоньку пройдет, и грудь отпустит. Нет, не отпустит, пока он…

      Александр Иванович, освободившись от новостей, ушел скраденными шажками – только белесой синью мелькнули недокрашенные носки.

      Рябинин снял трубку и набрал номер: надо бы поехать, чтобы лицом к лицу, но в груди стучало, и он боялся, что не довезет этого стука.

      – Мне, пожалуйста, Холстянникову.

      – Я слушаю.

      – Здравствуйте, говорит следователь Рябинин.

      – А-а, здравствуйте, – обрадовалась она. – Наверное, прочли мою статью?

      – Прочел, – угрюмо согласился Рябинин.

      – Ну и как? – почти кокетливо спросила Холстянникова.

      Он не знал ее имени – тогда, у него в кабинете, она представилась официально: корреспондент Холстянникова. Молодая, высокая, в джинсовом брючном костюме, синевато-дерюжном, как носки Александра Ивановича. Впрочем, этот костюм мог называться как-нибудь иначе, ибо брюки были окорочены, с какими-то широкими манжетами, которые лежали на высоченных блестящих сапогах, и Рябинину все казалось, что за окном ее ждет привязанная лошадь.

      – Как говорится, у вас бойкое перо, – промямлил он.

      – Правда? – обрадовалась корреспондентка.

      – Я хотел спросить о другом…

      – Пожалуйста.

      – Скажите, что вы цените в женщине?

      – Многое, – не удивилась она вопросу. – Интеллект, красоту, энергию, грацию… Что еще?

      – Вы забыли самое главное женское качество.

      – Умение любить?

      – Важнее.

      – Верность?

      – Нет.

      – Обаятельность?

      – Неужели в детстве у ваших кукол не отрывались ручки-ножки? – глухо спросил Рябинин.

      – А-а, – рассмеялась она. – Умение шить?

      – Нет, жалость.

      – Ради этого сообщения вы и звоните? – уже без смеха спросила она.

      «Сообщения». Это о жалости, которая дороже красоты, энергии и грации… Есть-таки у корреспондентки верховая лошадь с седлом, стременами и этими… шпорами.

      – Звоню, чтобы рассказать случай. Лет десять назад я отстал от поезда и очутился без денег и документов. Знаете, кто меня выручил?

      – Кто? – спросила она, уже что-то подозревая.

      – Простофили и ротозеи.

      – Но как явление…

      – И не спросили ни документов, ни справок, – перебил он. – Поверили на слово.

      – Вы что ж, оправдываете простофиль?

      – Да это же хорошие люди с открытой душой! – прорвало Рябинина.

      – Странно слышать от следователя…

      – Вам бы в статье воспеть этих людей, которые отозвались на беду незнакомого человека!

      – Извините, но учить меня не стоит, – отрезала она. Рябинин перевел дух, хотя он не взбирался на гору, а говорил в трубку чуть повышенным тоном. Тяжело задышала и корреспондентка, словно только что соскочила со своей лошади.

      – Я напишу официальное письмо главному редактору, – сказал Рябинин.

      – Представляю,