Кондрат Булавин. Дмитрий Петров-Бирюк

просторном доме своего любимца, денщика Нартова.

      – Пирожки с калиной!.. Пирожки с калиной!.. Горячие, свежие! – тоненько прокричал, промелькнув мимо окна, мальчишка с лотком на голове.

      Царь любил пирожки с калиной.

      – Эй, малый! – высунулся он в окно.

      Босоногий веснушчатый мальчишка обернулся и, увидев царя, обомлел от ужаса.

      Заметив его испуг, Петр усмехнулся.

      – Чего испугался? Поди-ка сюда, малый. Не бойся… Ты знаешь меня?

      – Знаю, царь-батюшка, – пропищал мальчишка. – Видывал тебя, как ты с солдатами учения проводил…

      – Гм… молодец! А пирожки-то у тебя хорошие, а?

      – Ох и хорошие же, царь-батюшка! – восхищенно воскликнул мальчишка. – Сладкие, пальчики оближешь…

      – А не врешь? – засмеялся царь.

      – Вот те господь, сладкие! – закрестился мальчишка. – Вот отведай!

      Он набрал в обе руки румяных, дымящихся паром пирожков и протянул царю. Петр взял пирожок и откусил.

      – Правда, хорошие, – сказал он, жуя. – Молодец, парень, не обманываешь.

      Он взял еще пару пирожков и, бросив расцветшему от похвалы мальчишке пятак, стал есть, задумчиво смотря на улицу.

      По улице шла женщина с страдальческим лицом, держа тряпицу у правой щеки.

      – Эй, женка! – крикнул Петр. – Подь сюда!

      Женщина проворно подошла к окну и, узнав царя, упала в испуге на колени. Петр недовольно фыркнул.

      – Встань, глупая! Ай тебе не ведомо, что приказал я не кланяться мне земно? Встань… Кто ты такая?

      – Стрельчиха я вдовая, милостивый государь, горемыка несчастная.

      Царь нахмурился.

      – Уж не бунтовал ли твой муж супротив меня? – строго спросил он.

      – Нет, милостивец, мой муж был честный стрелец… В бунтах не замешанный… Федькой Красновым прозывался он. Может, знаешь, милостивец…

      – Своей ли он смертью помер? – подозрительно допрашивал Петр. – Может, я казни его предал? Говори правду, женка, не то велю кнутом высечь.

      – Нет, батюшка родимый, – в страхе замотала головой женщина. – Что ты, не приведи господь! Убитый он, как Азов-город забирали.

      – Ну, ладно, – смягчился Петр. – Верю… Никак у тебя зубы болят?

      На лице стрельчихи отразился ужас. Она уже давно прослышала о том, что царь любит зубы дергать. По Москве ходил зловещий слух, что царь вооружался раскаленными щипцами и, как бес в преисподней, мучил свои жертвы, дергая зубы у больных.

      – Нет… милостивец… н… нет! – жалобно завопила она. – Не болят. Ей-богу, не болят…

      – Не ври! – сурово оборвал ее причитания царь. – Вижу, что болят. Иди, вырву. Иди, дура! – прикрикнул он на нее грозно, видя, что она не двигается с места. – Трофим! – закричал он солдату, стоявшему у ворот. – Пропусти бабу!

      Из глаз стрельчихи покатились слезы. Ослушаться приказа государя она не могла. Перекрестившись на восток, с видом приговоренной к смерти, она направилась в ворота.

* * *

      К воротам подкатила щегольская французская карета, запряженная шестеркой