Кондрат Булавин. Дмитрий Петров-Бирюк

Анкудинова много было припасено ружей, пороху, свинца, много летней и зимней одежды, конской сбруи, посуды и запасов всяких.

      На глазах Анкудинова казаки растащили все его добро и подожгли хоромы.

      – Говорил, давай добром, – сказал ему с укоризной Шуваев, – не хотел… Теперь пеняй на себя.

      Анкудинов вздохнул и отвернулся. Сгорбившись, пошел в степь.

      – Михалыч, куда? – окликнула его плачущая жена.

      Анкудинов молча махнул рукой. Старуха, постояв, пошла вслед за ним.

      Митька прибежал с пешими казаками уже тогда, когда хоромы догорали. Завистливыми глазами окинул он казачьих лошадей с вьюками, набитыми анкудиновским добром, возмутился.

      Воровство в те времена означало нарушение закона, распоряжений власти, измену.

      – Это что ж такое, браты? – разобиженно закричал он. – Ежели вы на конях, так вам и все добро, что ль? Разве это по-православному?.. Где ж ваша совесть?.. Ежели мы пеши, так нам и ничего?.. Да ежели б мы были на конях, так мы, может, впереди вас были б тут… Нет, так не гоже. Не гоже, браты! Дуванить добро!.. Дуванить!..

      – Истинный бог, дуванить! – дружно подхватили бесконные казаки, которым так же, как и Митьке, не досталось ничего пограбить. – Дуванить!

      Походный атаман Шуваев поддержал бесконных казаков.

      – Надобно, казаки, по-справедливому, – сказал он внушительно. – Все мы – и пешие, и конные – наравне походом шли, все поровну и должны дуванить добытое.

      Слово походного атамана – закон для всех. Власть его в походе не ограничена. Он волен даже казнить любого провинившегося казака. Все его приказания выполняются беспрекословно.

      Выехав за городок, казаки каждому поровну раздуванили добро. Митьке досталось ружье, рог пороху, мешочек пуль да добрый кафтан с рубахой и портками. Митька ликовал. Огорчало его лишь то, что не добыл он себе коня.

      На обратном пути казаки вытоптали анкудиновский хлеб, подожгли его лес, у сторожей поотбирали оружие и лошадей. Одну, с седлом, дали Митьке.

      Возвращались в свои городки уже ночью. На южной стороне неба, казалось, занималась зарница. Чей-то равнодушный голос сказал:

      – Луна встает.

      Второй голос встревоженно ответил:

      – Нет, это не луна… Луна не на той стороне всходит.

      – Что ж это?

      – Кто ее знает.

      Красное зарево разливалось все больше по темному небу.

      Ехали молча, беспокойно и тревожно вглядываясь в багровую полосу на небе. Лошади шли шагом. В мрачной тишине четко отстукивали копыта, на всадниках бряцало оружие. Зарево вдруг вспыхнуло ярче. Огненные языки лизнули небо.

      – Пожар! – вскрикнул кто-то.

      Митька содрогнулся. Сердце его болезненно сжалось. А может, горит его курень? А может, там, в пламени, корчится в предсмертных судорогах его сын? Митька гикнул, лошадь рванулась и ошалело помчалась по рытвинам и ухабам дороги к городку.

      Митька мчался сломя голову. За ним, как тени, не отставали казаки.

      Из-за черной каймы рощи перед взором всплыло пылающее небо с рыжими, густыми