Пятницкий. Олег Тарасов

послушать несколько баб шедших со службы. Делая вид, что притопывают лишь из-за холода, косились в сторону. Стеснялись соседства хмельного мужика, не чтущего пост.

      Заячий малахай певца покрылся инеем от выходящего изо рта пара. Похлопывая руками в шерстяных варежках по полам полушубка, он закончил развесёлую плясовую и начал неслыханную, грустную песню про рябину.

      Митрофан сразу понял: песня очень хороша. Слушал неотрывно, забыв про мороз и бенгальские огни.

      Песни лились дальше всё интереснее, ни одной из них не завозили ещё в Воронеж. Певец увидев, что народу прибавилось, снял варежки и достал со дна чемоданчика несколько тонких книжечек.

      Привычно, на распев продекламировал:

      Еду из Москвы в Одессу с необычным интересом.

      Песни разные пою и слова их продаю.

      Налетай, почти задаром

      Можно петь за самоваром, можно в свадьбу, именины

      В сватовство и на родины!

      А всего-то четвертак, это чуть ли не за так!

      − Ничего себе за так! − пробурчал Васька. − За четвертак можно щи с мясом неделю хлебать!

      − Ещё послухаем, − решил Митрофан, несмотря на холод, резво лезущий под его кафтанчик.

      Васька не стал спорить, рассудительно подумав: «Певец, поди, не дубовый. Должно пойдёт скоро в кабак греться. Не грех послушать ещё немного».

      А Митрофан ловил каждое слово. Он никогда не слышал таких песен и уже представлял, как споёт их дома, в Александровке!

      Всё время Митрофан мысленно подлаживался под мотив. Иногда подпевал тихонько, никому не слышно шевеля только губами, иногда просто напрягал связки в местах переката голоса.

      Одно он сейчас знал точно − ему нужна эта книжка с песнями.

      Митрофан, невыносимо стесняясь, подошёл к певцу чуть с боку.

      Когда тот перестал петь, неловко, не зная с чего начать, дотронулся до его руки.

      Тот обернулся, поправляя малахай и спросил:

      − Чем могу служить, сударь?

      Митрофана никогда ещё так не величали. Он растерялся окончательно. Во рту пересохло. Чуть собравшись, вытащил руку из кармана и протянул к певцу открытую ладонь. На ней лежали монетки.

      − Сударь желает купить Песенник? Это всегда пожалуйста! Только тут шестнадцать копеек, а надобно двадцать пять.

      Митрофан опустил голову.

      − Да ты, похоже, немой! Может, тебе песенник не нужен вовсе?

      Несколько человек, что не успели отойти, рассмеялись.

      − Брешешь, ничего он не немой, сам ты с глушью! − выкрикнул Васька и тут же, на всякий случай отодвинулся назад, примеряясь дать дёру.

      − Нашёлся заступник! Я тебе уши то сейчас надеру, − притворно рассердился певец и вновь обратился к Митрофану: − Ну, чего заробел? За шестнадцать копеек не продаётся!

      − Что стоишь качаясь

      Тонкая рябина…

      В первое мгновение никто не понял, откуда идёт этот чистый голос. Мальчик стоял, наклонив голову, но с каждым пропетым словом поднимал её выше, и песня полетела, растворяясь