Этнограф Иосиф. А. Н. Хомченко

бы вот эту безделку, – хвать под мышку изваяние Афродиты и бегом на корабль.

      – Эгей-го, – воскликнули греки и разом налегли на вёсла.

      – Эгей-го, – ещё раз воскликнули греки, и скрылся полис из виду, истаял за кормой. Лишь воды по окоём, да парус полнится ветром, да чайки орут, да гладь вокруг расстилается, необозримая морская гладь.

      Частенько Поллид сиживал на палубе с чашей вина. И с печалью глядел на статую, и шептал:

      – Великолепная, очаровательная, неподражаемая.

      И нежно улыбалась ему беломраморная богиня: случайный памятник неизгладимой вовек любви.

      Носов умолк, и литератор тоже молчал, впечатлённый рассказом. В тишине чирикали воробьи, звенели трамваи, рычали автомобили, скрипел, шелестел, гремел, скрежетал город, и издавал ещё какие-то звуки, по большей части неописуемые, – в тишине сидели приятели. Наконец, Курицын произнёс:

      – Прекрасная история, Сергей Анатольевич. В самый раз для авторской моей колонки, мне как раз на днях материал сдавать.

      Из-под сердца, из внутреннего кармана, литератор Курицын извлёк записную книжечку:

      – Что же дальше?

      – Хотите знать, имеет ли история продолжение?

      – Не только я, но и все, к кому стечением обстоятельств попадает в руки местная пресса, мы просим вас, умоляем: рассказывайте до конца.

      – Что ж, извольте. Прибыл посол в пункт назначения, и навалились на дипломата дела: рауты в термах, в лупанарии дружественные визиты… Вы же, Евгений, знаете, какие на юге водятся горячие штучки?

      – Ещё бы мне не знать… чисто бестии.

      – Так вот, темпераментные итальянки окружили Поллида самым деятельным вниманием, и выветрилась из его головы Фрина, улетучилась. Какое-то время статуя Афродиты ещё послужила спартанцу неким смутным воспоминанием, впрочем, недолго: вскоре он проиграл её в карты Дионисию Старшему, тирану из Сиракуз.

      – Ну, нет, – решительно возразил Курицын. – Читатели муниципальной газеты не согласны с таким экстравагантным финалом. Где торжество добра? Где любовь, преодолевающая все преграды? К тому же, тема нашей заметки: метаморфоза скульптуры в памятник, а вовсе не наоборот.

      Хмыкнул Носов:

      – Пафос этого спича я связываю с вашей, мой друг, близорукостью. Две с половиной диоптрии не позволили вам увидеть главное. Меж тем при рассмотрении Афродиты в бинокль на пьедестале мной обнаружена надпись «Не забуду Раю и Клавдию», нацарапанную, по-видимому, гвоздём. Это ли не свидетельство: всё пройдёт, всё суета и тлен, лишь любовь будет жить в наших сердцах вечно…

      Возликовал Курицын:

      – Перекличка эпох и памятник светлому чувству, то, что надо, я спасён, гонорар пополам. Но остались невыясненными некоторые детали. Как Афродита оказалась в Летнем саду? И как Летний сад очутился здесь, если живём мы не в Петербурге?

      Писатель Носов, не затруднившись, мгновенно выдвинул версию.

      За ним записал всё в блокнотик старательно Курицын.

      – Отлично, – думает литератор. – Вот и притча с локацией. Придумаю заголовок,